Салтыков щедрин цитаты
Я человек культурный, потому что служил в кавалерии. Дзен Статьи Странствия поэта Пророческие цитаты Салтыкова-Щедрина о России и чиновниках, которые сегодня актуальны как никогда. Мы не критикуем власть и не защищаем оппозицию — наш канал вообще аполитичен.
Нас не муштруют, из нас не вырабатывают будущих поборников и пропагандистов тех или других общественных основ, а просто оставляют расти, как крапивы растет у забора. Поэтому между нами очень мало лицемеров и очень много лгунов, пустосвятов и пустословов.
Мы не…. Страшно, когда человек говорит и не знаешь, зачем он говорит, что говорит и кончит ли когда-нибудь. Ведь страшно? Он знал множество молитв, и в особенности отлично изучил технику молитвенного стояния.
То есть знал, когда нужно шевелить губами и закатывать глаза, когда…. Эта линия -- следующая. Я, maman, революций не делаю, заговоров не составляю, в тайные общества не вступаю Дети обязаны повиноваться родителям, слепо следовать указаниям их, покоить их в старости — вот и все.
Что такое дети, милая маменька? Дети — это любящие существа, в которых все, начиная от них самих и кончая последней тряпкой, которую они на себе имеют, — все принадлежит родителям. Поэтому родители могут судить детей;…. А я все об том думаю, как они себя соблюдут в вертепе-то этом? Ищи ее потом да свищи! Для девушки это даже, можно сказать,…. Для людей слабохарактерных те внешние грани, которые обставляют жизнь, значительно облегчают бремя ее.
При рождении фамилия его была Салтыков, Щедрин возникла позже, как псевдоним. По одной из версий, псевдоним предложила жена Михаила Евграфовича, намекая на щедрость его сарказма. Михаил был шестым ребенком в семье. Родительница строго наказывала детей, позже Салтыков-Щедрин говорил, что его первое воспоминание связано с тем, что его жестоко секли.
Тогда ему было 2 года. Позже черты матери проступят в его литературных героинях. Это почти то же, что самоубийство.
Хотя перед самоубийством человек проклинает свою жизнь, хотя он положительно знает, что для него смерть есть свобода, но орудие смерти всё-таки дрожит в его руках, нож скользит по горлу, пистолет, вместо того чтоб бить прямо в лоб, бьёт ниже, уродует. Так-то и тут, но ещё труднее. И тут предстоит убить свою прежнюю жизнь, но, убив её, самому остаться живым. То «ничто», которое в заправском самоубийстве достигается мгновенным спуском курка,— тут, в этом особом самоубийстве, которое называется «обновлением», достигается целым рядом суровых, почти аскетических усилий.
И достигается всё-таки «ничто», потому что нельзя же назвать нормальным существование, которого содержание состоит из одних усилий над собой, из лишений и воздержаний.
У кого воля изнежена, кто уже подточен привычкою лёгкого существования — у того голова закружится от одной перспективы подобного «обновления».
И инстинктивно, отворачивая голову и зажмуривая глаза, стыдясь и обвиняя себя в малодушии, он всё-таки опять пойдёт по утоптанной дороге. Есть легионы сорванцов, у которых на языке «государство», а в мыслях — пирог с казённой начинкою. Есть люди, которые мёртвыми дланями стучат в мертвые перси, которые суконным языком выкликают «Звон победы раздавайся!
Исследуемый мною мир есть воистину мир призраков. Но я утверждаю, что эти призраки не только не бессильны, но самым решительным образом влияют на жизнь… [1].
Литература изъята из законов тления. Она одна не признает смерти [2]. Мне кажется, что писатель, имеющий в виду не одни интересы минуты, не обязывается выставлять иных идеалов, кроме тех, которые исстари волнуют человечество. А именно свобода, равноправность и справедливость [1].
Неизменным предметом моей литературной деятельности был протест против произвола, лганья, хищничества, предательства, пустомыслия и т. Ройтесь, сколько хотите во всей массе мною написанного, — ручаюсь, ничего другого не найдёте [1].
Нет более просветляющего, очищающего душу чувства, как то, которое ощущает человек при знакомстве с великим художественным произведением. При взгляде на эти чёрные пятна, похожие на выколотые глаза, в душе невольно рождалось ощущение упразднённости.
Казалось, что тут витают не люди, а только тени людей. Да и те не постоянно прижились, а налетают урывками; появятся, произведут какой-то таинственный шелест, помечутся в бесцельной тоске и опять исчезнут, предоставив упразднённое место в жертву оргии архивных крыс, экзекуторов и сторожей [1].
Писатель, которого сердце не переболело всеми болями того общества, в котором он действует, едва ли может претендовать в литературе на значение выше посредственного и очень скоропреходящего [1]. Он разрешается на улице, в публичном месте — везде, только не дома; и притом разрешается почти непредвиденным образом. Проследить эту неожиданность так, чтоб она перестала быть неожиданностью, — насущная задача современного художника.
За всем тем, он человек добрый или, лучше сказать, мягкий, и те вершки, которые он предлагает здесь убавить, а там прибавить, всегда свидетельствуют скорее о благосклонном отношении к жизни, нежели об ожесточении.
Выражения; согнуть в бараний рог, стереть с лица земли, вырвать вон с корнем, зашвырнуть туда, куда Макар телят не гонял, — никогда не принимались им серьёзно. По нужде он, конечно, терпел их, но никак не мог допустить, чтоб они могли служить выражением какой бы то ни было административной системы. Он был убеждён, что даже в простом разговоре нелишнее их избегать, чтобы как-нибудь по ошибке , вследствие несчастного lapsus linguae , в самом деле кого-нибудь не согнуть в бараний рог.
Первая размолвка его с князем Иваном Семенычем сначала они некоторое время служили вместе произошла именно по поводу этого выражения.
Система самовосхваления может быть причиною сновидений, бесспорно весьма приятных, но вместе с тем и крайне обидного пробуждения [2]. Пошлость имеет громадную силу; она всегда застает свежего человека врасплох, и, в то время как он удивляется и осматривается, она быстро опутывает его и забирает в свои тиски.
Всякому, вероятно, случалось, проходя мимо клоаки, не только зажимать нос, но и стараться не дышать; точно такое же насилие должен делать над собой человек, когда вступает в область, насыщенную празднословием и пошлостью.
Он должен притупить в себе зрение, слух, обоняние, вкус; должен победить всякую восприимчивость, одеревенеть. Только тогда миазмы пошлости не задушат его. Дозволяется при встрече с начальством вежливыми и почтительными телодвижениями выражать испытываемое при сём удовольствие [1].
