Его недуг писательский зуд
Блеск остроумья, разума сиянье, Огонь речей, стиха очарованье, — Исчезло всё, — всё закатилось с ним, С навек зашедшим Солнцем золотым! Я все время своим студентам ровно так же и говорю. Джордж Гордон Байрон. Интересен также Наполеоновский музей в Риме, экспозиция которого посвящена истории клана Бонапартов, ведь после ссылки Наполеона его семья получила политическое убежище именно в этом городе. Патогенез и современные подходы к лечению хронической боли.
Также через диафрагму проходят важнейшие системы: крупные нервы, пищевод. Это значит, что проблемы с диафрагмой могут вызвать проблемы с желудочно-кишечным трактом или центральной нервной системой.
Через заднюю стенку диафрагмы проходит симпатический ствол, а нарушение работы этого участка тела может приводить к тряске, ощущению дискомфорта, учащенному сердцебиению, паническим атакам. И это проявляется как боль в груди, боль в животе, головная боль, боль в спине, проблемы с дыханием.
Может скакать артериальное давление от пониженного до повышенного. Даже мучительная изжога может иметь психосоматическое происхождение, и лечить ее антацидами будет бессмысленно. Находя зону дисбаланса в тканях, остеопат восстанавливает их функции и постепенно, от приема к приему, помогает пациенту выйти из замкнутого круга психосоматических нарушений. Так пациент полностью избавляется от мучающих его симптомов, причем со стороны самых разных систем и органов.
Техника психоэмоциональной коррекции при помощи методов остеопатии является одной из самых действенных. Основная работа идет на диафрагме. Освобождая ее от зажимов и напряжения, врач-остеопат освобождает и проходящие через нее структуры, ведущие к важнейшим органам.
Очень важно, что остеопатия рассматривает тело как единую систему и врач думает о том, как помочь всем системам организма человека заработать комплексно и слаженно. Именно это поможет избавить от болевого синдрома и даст организму стимул к самовосстановлению. Изжога, боли в животе, метеоризм — распространенные жалобы пациентов. Пищевод и желудок иннервируются блуждающим нервом, реагирующим на любую эмоцию.
Наш организм устроен так, что он не может переваривать пищу во время опасности. Именно поэтому на фоне хронического стресса, тревожности и негативных мыслей возникают неприятные ощущения в животе, изжога, вздутие и боли. Избавиться от этих симптомов можно с помощью работы с телом и лимбической системой — местом, где живут такие древние эмоции, как страх, тревога, паника.
Наша нервная система управляет давлением, поднимая или снижая его, усиливает или успокаивает сердцебиение.
Но в ситуации тревожности и стресса слаженная работа системы нарушается: сосуды спазмируются и больше не расслабляются, давление поднимается, сердцебиение учащается. Остеопат с помощью мягких бережных техник создает комфортные условия для того, чтобы напряжение покинуло ткани, а пациент расслабляется и чувствует спокойствие. И «дела сердечные» нормализуются будто сами собой. Состояние неконтролируемой тревоги, которое внезапно возникает у человека, может сопровождаться телесными и вегетативными симптомами, включая учащенное сердцебиение и пульс, ощущение внутренней дрожи, нехватки воздуха, одышки, боли в грудной клетке слева, тошноты, головокружения.
При этом чаще всего люди, страдающие паническими атаками, мучаются годами, не смея обратиться к психотерапевту, который в большинстве случаев пропишет сильные психотропные препараты. В ходе комплексной остеопатической работы удается восстановить правильную циркуляцию ликвора и крови в головном мозге, стабилизировать деятельность нейроэндокринной и вегетативной систем, избавить костные и мышечные структуры от напряжений, расслабить тело и привести его в состояние баланса.
Головная боль может иметь самую разную природу и быть симптомом более чем заболеваний. Поэтому так важно не только снизить интенсивность и частоту болевого синдрома а в идеале — вообще его устранить , но и найти и устранить его первопричину. Традиционная медицина обычно ограничивается только купированием симптомов. На остеопатическом лечении врач-остеопат нормализует кровоток и приводит в норму механизмы сужения-расширения кровеносных сосудов, устраняет имеющиеся дисфункции и деформации, улучшает обменные процессы и работу нервной системы.
С помощью краниальных техник устраняется напряжение в черепе, твердой мозговой оболочке, восстанавливается подвижность костей черепа. В большинстве случаев после курса остеопатического лечения удается избавиться не только от головной боли, но и от ее крайнего проявления — мигрени, и предотвратить ее повторное появление.
Помимо диафрагмы, в формировании психосоматических расстройств участвуют самые разные участки нашего тела. Так, обида живет в горле или ощущается как тяжесть в груди. Злость заставляет сжиматься челюсти. Постоянное прокручивание в уме негативных эмоций заставляет эндокринную систему вырабатывать гормоны стресса, и неприятные ощущения, связанные с негативными чувствами, закрепляются в виде зажимов в мышцах и фасциях. Возникает напряжение, затем развивается функциональная дисфункция.
Поначалу она незаметна, но рано или поздно отрицательные факторы накапливаются, и проблемы «вырывается» наружу в виде ограничения подвижности и болей. Есть поговорка — «где тонко, там рвется», суставы и позвоночник — в числе зон, подверженных этому риску. Остеопатическая диагностика дает возможность найти саму природу нарушений, выявить дисфункции и устранить проблему с помощью различных техник. Кожа — самый большой орган человека. В нем масса кровеносных сосудов, желез, рядом расположены лимфатические узлы и протоки.
Неудивительно, что под влиянием психоэмоциональных факторов начинаются и кожные симптомы покраснение, жжение, зуд, онемение и т. Некоторые исследования связывают случаи псориаза, атопического дерматита, крапивницы и других заболеваний с таким провокатором, как стресс.
Профилактические приемы у остеопата помогут организму правильно реагировать на стресс и быстрее восстанавливаться после него. Эмоциональная устойчивость позволит легко проходить через жизненные испытания, не испытывать истощения и наслаждаться жизнью. Обратитесь к остеопатам Остеополиклиник. Врачи клиники проводят лечение с доказанной эффективностью и индивидуальным подходом к каждому пациенту! Вход Мой кабинет. Цены Остеопатия Первичный прием остеопата Повторный прием остеопата Прием ведущего врача клиники Специальные остеопатические приемы и консультации Неврология Мануальная терапия Ортопедия и травматология Индивидуальные стельки, ортезы системы FormThotics TM ФормТотикс Эндокринология и диетология Диетология Гастроэнтерология Спортивная медицина и ЛФК ЛФК и функциональные занятия Консультация по ЛФК нижние конечности Медицинский массаж Массаж для омоложения и коррекции фигуры Общий медицинский массаж SPA обертывания и уходы Обертывания STYX Обертывания Thalion для детей Обертывания Thalion для беременных Обертывания и уходы за телом Thalion для взрослых Логопедия и дефектология Логопедический и миофункциональный массаж Психология Педиатрия Онлайн консультации Онлайн консультация врача ортопеда, подиатра Онлайн консультация врача гастроэнтеролога, нутрициолога, терапевта Онлайн консультация врача эндокринолога Онлайн консультация врача-невролога, остеопата Сервисные услуги.
Акции и скидки Акции Программы Постоянные скидки. Что мы лечим Болезни внутренних органов Неврологические заболевания Гинекологические заболевания Детские заболевания Заболевания суставов Заболевания дыхательных путей Спортивные травмы Стоматологические нарушения Костно-мышечные заболевания Урологические заболевания Заболевания пищеварительной системы Пульмонология ЛОР заболевания Сердечно-сосудистые заболевания Психосоматические заболевания.
Симптомы Признаки энуреза у детей Симптомы при нарушении работы щитовидной железы Симптомы аденоидов у детей Симпотомы и диагностика вегето-сосудистой дистонии Сколиоз.
Причины и симптомы у детей и взрослых Язва двенадцатиперстной кишки симптомы Симптомы гайморита Почему у беременных болит спина Боль в суставах пальцев Боль в спине Нарушение осанки у детей Нарушение осанки Боль в тазобедренном суставе Боль в суставах Боль в суставах рук Боль в суставах ног Боль в суставах коленей Боль в плечевом суставе Боль в локтевом суставе Причины артроза Межпозвоночная грыжа причины Причины гипертонуса Признаки артроза Признаки ДЦП.
Блог Остеопатия Гинекология и остеопатия Остеопатия для детей Реабилитация и восстановление Ортопедия и травматология Неврология и мануальная терапия Эндокринология ЛФК и спортивная медицина Эстетическая медицина Логопедия и дефектология Гастроэнтерология. Лечение у детей и взрослых. Прием остеопата-неонатолога Прием остеопата Лечение энуреза у детей в Москве Профилактика нарушений осанки у детей Профилактика сколиоза у детей Лечение кифоза и лордоза у детей Лечение ринофонии Исправление формы черепа у детей Лечение нарушения речи Лечение сколиоза у подростков Задержка речевого и психо-речевого развития: причины и методы лечения Остеопатия для детей Лечение задержки речевого развития Остеопатия для женщин Назад Остеопатия для женщин Укрепление мышц тазового дна у женщин Остеопатическое ведение беременности Остеопатическое лечение при бесплодии Геморрой после родов.
Лечение и профилактика. Болезненные месячные. Мой кабинет. Москва, ул. Большая Татарская, 7 корп. Остеопатия при психосоматике. Где живут эмоции Мысли и эмоции влияют на состояние организма. Традиционные методы не работают Проблема психосоматического расстройства кроется не в отдельном органе, а во всей системе в целом.
Люди пишущие расходуют эту энергию на создание текста. Мозг выходит на такие скорости, что ты сам не успеваешь, тебе кажется, что пишешь не ты, а будто бы ты подключился к некоему волшебному источнику, откуда льются слова.
Но нет. Я полагаю, что мы сами пишем тексты. Хотя порой возникает ощущение, особенно в стихах, что тебе надо просто услышать текст, вслушаться. А потом ты понимаешь — нет, нет, мы сами. Нет розетки, к сожалению. Как найти эту настройку внутри себя, чтобы почувствовать слова? Я не знаю, как найти эту настройку внутри себя, все очень индивидуально.
Я могу посоветовать, как не потерять свой текст, особенно большой, потому что потерять его легко. Могу рассказать, как держать себя в форме. Наблюдать за другими. Эмпатия — один из основных наших инструментов.
Способность слышать других. Вся литература — это великолепное воровство. Суть в том, что ты должен уметь сделать это так, чтобы не просто утянуть к себе чужую историю, а дать ей новую жизнь.
Я всегда говорю студентам: когда читаете чужой текст, вы визжите от злобы со словами: «Как ты, гад, это сделал?! Более того, этой злости стало больше. Я как читатель, став писателем, потеряла часть удовольствия, которое получала от текста. Автоматически обращаю внимание, как это сделано: здесь можно было получше, братан. Или: черт, правда, ей-богу, это очень круто, запомню и попробую с этим поиграть. Я читаю как писатель. Поэтому у меня почти не осталось книг, которые бы мне жизнь переворачивали, как в детстве и в юности.
Это была «Машенька». Я даже не подозревала, что так можно. Теперь я как взрослый человек, как филолог понимаю, что «Машенька» не самая сильная набоковская вещь, хотя в ней абсолютно виден весь будущий Набоков. Это не почка. Из этой почки уже много чего торчит. Сейчас как у читателя у меня есть к «Машеньке» претензии, а тогда… Я так же прочитала в первый раз Сорокина. Я понятия не имела, кто такой Сорокин. Мне ни о чем не говорило его имя.
Он пишет совершенно особенно. Ты лежишь и думаешь, как тебе хорошо…. Я читала Сорокина и думала: боже мой, оказывается, так тоже можно. Также ошеломлена я была, когда в первый раз прочитала «Бильярд в половине десятого» Белля. Я его просто обожаю. Одна из самых любимых моих книг.
Просто невероятная. Такого чистого читательского счастья, как раньше, я больше не испытываю. Есть современные книги, которые мне безумно нравятся, писатели, которых я читаю с наслаждением. Исигуро — абсолютный восторг. Но я стала профессиональным читателем. Даже в момент наивысшего наслаждения я подмечаю: потолок можно было бы и побелить.
Это очень горько, конечно, эта профдеформация личности. Конечно, я очень хочу в первый раз прочитать «Волшебника изумрудного города». Я получаю удовольствие от книг, по-прежнему люблю читать. Но в этом уже очень много головы. Я так же не уверена в себе, как и в 16 лет.
И это хорошо. Замастеришься, и все. Я очень боюсь замастериться. Самой себе сказать: «Ну все, ты гений». Как только ты перестанешь бояться, перестаешь испытывать страх, что у тебя не получится, ровно в этот момент ты перестанешь писать настоящее. Я очень этого боюсь. Наоборот, когда меня хвалят, я думаю и убеждаю себя: ой, это все не обо мне. А когда меня ругают — вот тут я прям сразу все примеряю на себя. Что вот это хорошее, что сделано, — не я?
Потому что это в чистом виде комплекс неполноценности, он тоже сформирован. Меня воспитывали: «Перестань якать. Самое главное — это не ты». Это травмирует. Но к психологу или к психиатру я с этим не пойду.
Наоборот, сейчас понимаю, что это ровно то топливо, которое и заставляет меня продолжать, помогает мне писать. Психотерапия совершенно не пошла. Мы общались о том о сем. Я прекрасно помню этот момент, когда психотерапевт сказал: «Марина, а вы отдаете себе отчет, что вы не существуете?
Вы понимаете, что жизнь одна, вы стремительно летите к смерти в полном своем несуществовании. Это можно изменить». А я ушла. Долго думала, размышляла, так и сяк, а потом поняла, что это буду не я, если я изменюсь, и я перестала к нему ходить. Я пошла к психотерапевту, потому что мой товарищ к нему ходил и совершенно преобразился, стал другим человеком.
Мне стало дико интересно, я такого не видела. Я знала этого приятеля много лет, знала довольно хорошо, и вдруг… Он стал не лучше и не хуже, он стал другим. Любопытство — это ведь не запрос. Мне стало интересно, и я, когда пришла в первый раз, думаю: чего ж, вот у меня комплекс неполноценности.
А теперь я все знаю про себя. Это довольно болезненная штука, копаться в себе, приятного в этом нет. Что кто-то другой пишет тексты, что кто-то другой общается с близкими, кто-то другой смотрит какие-то картинки о жизни? Не существовать, но быть довольной? Ведь если нет субъекта, воспринимающего реальность, нет и реальности. Я вполне существую как субъект, но этот субъект озабочен тем, чтобы хорошо было другим. Я обслуживающий персонаж. Для кого-то это трагедия, да, но не для меня.
Я довольно давно осознала, что такова моя реальность. Такая вот странная побочка эмпатии. Я, как правило, не говорю «нет» и не отказываю, когда меня просят. Ставлю себя на место других людей, понимаю их потребности. Иногда доходит до смешного. Муж мой надо мной потом смеялся.
Мы сидели в аэропорту в зале ожидания, ждали самолет. Было не очень много свободных мест. Мы сидим с мужем рядом, каждый своей книжке. Я поднимаю глаза и вижу женщину, примерно свою ровесницу.
Не беременную, не на костылях. Я смотрю на эту женщину и вдруг поднимаюсь и уступаю место. Она садится и говорит: «Спасибо вам большое, у меня так болит нога». Я увидела, что у нее болит нога, потому что я привыкла считывать, вглядываться в человеческие лица. Сколько есть на свете сумасшедших, больных, безумных, чокнутых, они все идут ко мне просто как намагниченные. Но такая модель жизни дает мне колоссальные возможности, когда я пишу.
Я могу влезть вообще в любого человека. Не в живого, живой он мне не сдался. Это не доброта, понимаете? Я довольно дружелюбный человек, но это не доброта.
Эти просители часто мне досаждают. Но когда ты сочиняешь, это меч джедая. Очень могучее оружие. Может быть, чуть больше времени для себя? Я абсолютно ненормальная и есть. От большинства хороших вещей в своей жизни я не получаю никаких дивидендов, совсем. И не хочу. Я, например, знаю, что большое количество известных влиятельных людей читали мои книги и им эти книги понравились. Я могла бы познакомиться с этими людьми, общаться с ними, войти в какие-то там круги.
Более того, время от времени из этих кругов появляются люди, которые меня в эти самые круги зовут. Но мне этого не нужно, я не хочу. Мне неинтересно, понимаете? Получается, что с чьей-то точки зрения я себя обделяю.
Ну как же, ты могла бы с этими дружить, туда ходить, за эти кулисы заглянуть. А я этого не делаю вполне осознанно, и правда рада, что все так складывается. Для кого-то это несчастье, для меня счастье.
Для меня счастье, что рядом со мной человек, который это все терпит. И ему даже интересно. Я бы такую бабу бросила, ей-богу. Поверьте, я очень стараюсь нормальное в себе культивировать. Я помню, в Литинститут когда поступила — точнее, не поступила, а перевелась, — поглядела на все это… В то время в Литинституте был как раз культ безумия: если у тебя была справка из дурдома, ты был герой. Две справки — дважды герой Литинститута.
Чем ты был дурнее, тем круче. И учащиеся там все это изображали как могли. Я на это все посмотрела и довольно быстро себе дала слово, что буду выглядеть нормально, вести себя так, что никто никогда не заподозрит, что я учусь в Литинституте и живу в общежитии Литинститута. Я до сих пор стараюсь ничего такого писательского напоказ не выставлять, потому что оно не очень опрятное, не очень красивое.
А некоторые, наоборот, думают, как бы включить творческую личность, напялить корону и так далее. Или есть все-таки большая дистанция? Например, меня считают веселым жизнерадостным человеком, оптимистом, который любит — нет, я правда люблю!
А ведь это все не так. Я умею выступать на публике, но очень этого не люблю. Я ненавижу публичные выступления, ненавижу бывать на тусовках, блистать, ходить с бокалом… Ненавижу!
Самое большое счастье для меня — сидеть дома. Ребенка уложили, вечером сели с мужем посмотреть кино хорошее. Абсолютное счастье. Если мне скажут, все, пора получать Нобелевскую премию, это будет сверхусилие. Я дисциплинированный человек: сказали «надо получать», я поеду получать.
Но буду искренне горько сожалеть, что не сижу на диване с мужем, не смотрю кино и не обсуждаю с ним увиденное, не говорю с ним о литературе. Но мне неинтересны эти возможности. Я несколько раз в своей жизни делала хорошую карьеру, потом ее оставляла. Каждый раз я делала карьеру не потому, что я ее хотела делать. Она, скорее, сама делалась из-за того, что я и правда хороший работник. Нет, правда, — я отличный наемный работник.
Я добросовестная, ответственная. Мне сказали бежать, я буду бежать сколько надо, причем я буду бежать не спустя рукава, я буду блистая взором бежать. Таких сотрудников дефицит. Поэтому я довольно быстро всегда двигалась по карьерной лестнице.
Но возможности, которые давала карьера, меня не возбуждали. Я 15 лет была главным редактором модного глянцевого журнала. И за эти 15 лет была всего на двух тусовках. Я, если честно, тоже не люблю светские тусовки. В какой-то момент меня просто перестали звать.
Когда вы начали писать, вы тоже не думали о том, к чему это все приведет? Случайность не может стать следствием десяти лет, проведенных с текстом. Когда ты сидишь и так упорно, так самозабвенно, целенаправленно пытаешься сделать текст, то он не может получиться плохим. Так мне кажется. Знаете, как меня за «Сад» костерят некоторые читатели? Как никогда в жизни раньше. Всегда есть тот, кому нравится текст. Всегда найдется тот, кому текст не понравится.
В случае с теми, кому «Сад» не понравился, меня буквально разнесли в пух и прах. Меня критикуют так самозабвенно. Так что для читателей, которым текст не понравился, результата нет. Точнее, результат очень разочаровывающий. Вот этих трех вещей я очень боюсь. Одиночества я боюсь, наверное, потому, что у меня есть зависимость от людей. Не от их мнения, я никогда не думала — вы сказали хорошее слово, процитировали Курпатова — о «служении». Ведь служение предполагает тех, кому ты служишь.
Схима — это когда есть ты и Бог, все. Ты с ним состоишь в отношениях. И имя им «служение Богу». Но есть служение в более широком смысле, в более низком, что ли, смысле.
Когда есть, должны быть те, о ком ты заботишься. Я очень боюсь, что мне не о ком будет заботиться. Потому что людей, которым я отдаю, очень много, а людей, о которых я забочусь, мало. И больше их не становится, чем старше я становлюсь. Я боюсь, что в какой-то момент они исчезнут совсем. Я не боюсь смерти, у меня нет никаких скорбей по этому поводу. Старости я боюсь гораздо больше, чем смерти. Потому что я боюсь беспомощности, бессилия. Боюсь, что я в какой-то момент — я видела это — перестану быть человеком разумным.
Я боюсь потерять достоинство. А старость с достоинством очень редко идут рука об руку. Достоинство в чем? В том, что я сама распоряжаюсь своим телом, своей жизнью, что сама могу заработать, приготовить, поесть, сходить в туалет. Вот это все. В младенческой беспомощности очень много умилительного, в старческой беспомощности нет ничего, кроме трагедии. Поскольку я, к сожалению, по женской линии из рода долгожителей, я очень боюсь, что со мной случится долгая старость.
И очень бы не хотела вот этого угасания безумием. Я бы, конечно, предпочла, чтобы все как-то по-другому случилось. Так вот хотелось бы, конечно, не мучиться. Опять же, я видела, как люди умирают. Это такой труд, работа. Я поняла, что это тоже опыт. На самом деле мы можем поделиться любым опытом, кроме опыта рождения и опыта умирания.
Это два момента какого-то невероятного одиночества. И вот ведь что странно: я боюсь одиночества, а смерти — нет. Как будто в этом есть противоречие. Суть в том, что я знаю о конечности жизни. А в случае с дряхлым увяданием ты не знаешь, случится оно или нет.
Нищеты ведь я боюсь, потому что, да, это тоже беспомощность. Поэтому я всегда очень много работаю. Некий фантом самой себя публичной, аватар. На людях я появляюсь, когда это кровь из носу необходимо. Например: вы должны прийти на вручение премии «Большая книга», потому что вы в шорт-листе. Ни на какие другие церемонии я не хожу. Если просто потусить, это ровно не ко мне. Я как была непубличным человеком, так и осталась им.
Надеюсь, так и будет, потому что мне так комфортно, мне так хорошо. Есть несколько писателей, с которыми я в хороших человеческих отношениях.
Я с ними познакомилась, что называется, обнюхалась, мы были приятны друг другу. Есть люди в писательской среде, с которыми я почти дружна или дружна, но их тоже микроскопически мало.
Я с ними переписываюсь, перезваниваюсь, встречаюсь. Редко, но встречаюсь. Но это абсолютно человеческие истории. Невероятный человек, невероятный писатель, недолюбленный, недооцененный, совершенно трагический.
Человек невероятный, очень хороший, очень хороший писатель. Все время, которое я провожу с Майей, для меня всегда радость. Всегда рада видеть Алексея Варламова, люблю его, хотя словом «дружба» это назвать нельзя. Мне страшно нравится Леонид Юзефович. Всегда, когда у меня есть возможность с ним поговорить, — это отдохновение. Я в очень хороших отношениях с Захаром Прилепиным, в человеческих хороших отношениях.
Сейчас мы стали реже общаться, потому что он весь в политике. Я не понимаю, зачем, но он понимает, зачем, это его жизнь, в конце концов. Мне кажется, что если и существует ад, то это политика. Если бы меня туда бросили, то вот это был бы настоящий кошмар. Оттуда меня точно в полотенце бы повезли. А ему нравится. Есть пара имен, с которыми я поддерживаю связь.
В общем, таких людей очень мало. Недавно с Евгением Чижовым общался. И вот он в интервью сказал: «Пожелайте мне если смерти, то мгновенной, если раны — небольшой». Что вы думаете об этом, это такой лирический образ? Я думаю над тем, что мы сейчас обсуждаем, и мне приходят новые откровения. Я только что поняла, что еще боюсь старости, потому что в старости невозможно писать тексты. Просто все угасает, в том числе мозг. Пятидесятилетний Толстой и Толстой восьмидесятилетний — это писатель и неписатель.
Я как-то разговаривала с хореографом, который сказал мне замечательную вещь, говоря о классическом балете: «Танцевать после сорока лет можно, смотреть на это уже нельзя».
Есть, конечно, исключения. Плисецкая, Уланова… Но по большей части в какой-то момент твой мозг не будет работать так же, надо вовремя будет остановиться, перестать писать. Суть того, что мы обсуждаем, заключается в том, что у писательства есть некий срок годности. Кто-то честный, кто скажет. Это знаете, как у женщин — приходит момент, когда женщина больше не может ходить с распущенными длинными волосами. Просто потому, что она начинает выглядеть нелепо и жалко.
То же самое с одеждой. В какой-то момент ты не можешь носить короткий топик, даже если у тебя безупречный пресс. Не можешь, потому что тебе Танцевать ты еще можешь, пресс у тебя есть, но смотреть на это уже нельзя. Я очень надеюсь не пролететь этот момент осознания и вовремя остановиться.
Потому что опять же — это потеря достоинства. Когда ты пишешь, все еще думают, что ты писатель, а ты уже не он. Мы форматированы культурой, это нам культура говорит, что нельзя в 50 лет ходить с открытым прессом. Но если человек чувствует себя комфортно в этом состоянии, может, ему нужно продолжать? А вы будете хотеть сидеть с текстами… Вы остановитесь или продолжите?
Надеюсь, что смогу эту точку поставить сама. И это, конечно, страшит. Потому что с моими скоростями, ну, может, еще одну книжку я успею написать, а дальше уже надо будет останавливаться, заниматься чем-то другим, искать себе другую точку опоры. Я не знаю, перестану ли я сочинять. Это тоже немного пугает.
Просто если я перестану сочинять… Не писать я смогу, но смогу ли я перестать сочинять истории у себя в голове? Или это будет уже совсем не голова, а какая-то боль. Я не понимаю грядущих изменений. Те изменения, те потерянные возможности, которые были раньше и которых нет сейчас? В душе мне всегда 18 лет. Я себя чувствую абсолютно молодым человеком, хотя это совершенно не так.
Поэтому я побаиваюсь, потому что я нужный поворот проскочу и буду безумной восклицающей старухой, которая будет что-то такое из себя исторгать, а читать это будет совершенно невозможно. Тут ведь еще есть эффект зачетки. Да, Степнова, лауреат премий, продолжает писать эти вот свои книги, которые уже давно не книги.
Окружающие скажут, что я сошла с ума. Я принимаю во внимание, я же не сумасшедшая, я не асоциальная. Ну и к тому же я уважаю психику других людей. Эмпатия не позволяет вести себя так… Как бы сформулировать?
Какой бы у меня ни был драйв, я бы не понеслась бы в коротком топике с распущенными фиолетовыми волосами… Просто чтобы не пугать окружающих.
Она раскачивается воспитанием, безусловно, она раскачивается текстами. Эмпатичным никто не рождается. Это культурное явление, социальное. Маленький ребенок по умолчанию эгоист.
Эгоцентрическое мышление — вот что такое ребенок. Я у дочки эмпатию осознанно развиваю. С одной стороны, это довольно тяжелая ноша, с другой стороны, эмпатия очень помогает в жизни. Рядом с эмпатичным человеком другим людям легче.
Для того чтобы в социуме существовать, лучше быть эмпатичным, чем каким-то нарциссом или психопатом, которому вообще-то на самом деле внутри сложно.
Просто потому, что он не умеет, не понимает мир вокруг, не считывает других людей. Никто не хочет в партнеры или в друзья нарцисса или психопата. Или быть чем-то еще? Это такой инопланетянин Рэя Брэдбери. Вы не зеркалите человека, вы в него перескакиваете, мгновенно. Раз-раз-раз-раз, а тебе больно, тебе неприятно, ты злишься. Это способность не оправдать, а понять любое поведение, любого человека, любую реакцию. Ты делаешь это в ущерб себе, потому что если человек хамит, ты вместо того, чтобы с плеча засадить ему или одернуть, нахамить в ответ… Ты его жалеешь, а он продолжает на тебя лить грязь тонкой струйкой — или толстой.
Ты не в выигрыше от этого, но ты понимаешь, что человеку напротив больно, и ты принимаешь его таким, какой он есть. Довольно сложно, когда пишешь, всегда опираться на себя самого и на близких знакомых. Себя-то ты все-таки знаешь. Но есть опыт, который ты не переживал. Тебя просят: опиши роды. А как я опишу роды, я мальчик, или я девочка, которая еще не рожала.
Как я это опишу? Черт, ты писатель или нет? Ты не можешь пережить опыт родов, если ты мужчина. Но ты должен уметь об этом написать. Назвался писателем? Значит, ты должен. И тут эмпатия, конечно, очень тебе помогает. Там все мои вопросы и все мои болячки, все мои проблемы и травмы. Но там нет моей личной жизни, нет моих личных черт. Совсем близкие мне люди видят словечко, например, или словечки, или ситуацию… Переработанную бесконечно, но близкие видят, откуда это выросло, и из чего это, из какого сора.
А так вот, чтобы я села и рассказала историю своей жизни… Никогда. Ненавижу это слово, но, тем не менее, сверхзадача. Мне кажется, что я стараюсь напомнить читателям, что людей жалко. Примерно так. Глобальной миссии по изменению человечества и по принесению человечеству света либо тьмы у меня нет. До такой степени я не нездорова. Я для себя все это делаю. Как сказано выше, о читателях я не думаю, нет. Это неприятно для читателей.
Извините меня, читатели, но нет, я пишу для себя. Я делаю это для себя. Делаю то, что мне интересно. Я прекрасно знаю и понимаю: этого героя можно сделать таким, чтобы он понравился читателю, и, тем не менее, я делаю неприятных героев. Потому что мне так интересно. На успехе «Женщин Лазаря» можно было ехать всю оставшуюся писательскую жизнь.
Делать «Женщины Лазаря — 2», и так далее… Основной упрек, который я получаю, почему следующая книжка не «Женщины Лазаря»? Но я принципиально пишу другие тексты, потому что я делаю это не для читателя. Я не хочу всю жизнь писать одну и ту же книжку, мне это неинтересно. Я там много чего недосказала. Всегда один текст растет из другого.
Вот пишешь этот текст, потом вдруг бац — и там появляется другой. И одновременно говорили о смерти, старости… А что бы вы хотели оставить после себя, и хотели бы оставить после себя что-то? Я очень бы хотела, чтобы мои тексты остались в литературе, чтобы они стали ее частью. Опять же, к сожалению, станет это ясно, мягко говоря, чуть позже.
Я не узнаю об этом, ведь все прояснится после моей смерти. Но я очень бы хотела, очень бы хотела, чтобы мои тексты остались. Со славой мы не друзья. Ну придет, допустим, посмертная слава… Будь я даже дьявольски тщеславной, посмертная слава не дала бы мне ничего, что слава может дать человеку. Мне бы просто хотелось, чтобы мои тексты читали. Текст, картина, музыка. Текст, вы верно сказали, существует дважды. Сначала он возникает у тебя в голове, а потом второй раз возникает или не возникает в тот момент, когда его читают.
Твое воображение и воображение читателя встретились, и началась литература. Или нет. Тогда текст мертв. Или для конкретного читателя мертв. Было бы здорово, если бы мои тексты были живыми.
Хотя речь о бессмертии абсолютном, не персональном. Если говорить о персональном бессмертии, это было бы, скорее, ужасно. Потому что бесконечная жизнь, бесконечное дряхление и угасание — это ужасно. Если нельзя в 80, то в тем более нельзя. И в тем более нельзя. Там уже, мне кажется, что исчезнет мораль. Физическое бессмертие для каждого человека убьет сострадание. А сочувствие — это когда ты чувствуешь, что чувствует другой.
Парадоксальным образом смерть придает нашей жизни вкус. Конечность жизни делает саму жизнь невероятной. Я это поняла. У меня больное сердце, и когда мне поставили диагноз, сказали, может, вы долго будете жить, конечно, но сделать ничего нельзя, пейте таблетки.
А может быть, умрете прямо сейчас. Вам нельзя волноваться, заволнуетесь — помрете. Вот тогда я все поняла. Трудно жить и не волноваться. Я помню, что с этого момента жизнь сделалась для меня какой-то… Как будто стекло протерли. Особенно яркой. Да, я могу умереть в любой момент, это значит, этот момент я проживаю гораздо ярче, чем проживала раньше.
Я имею в виду ярче, а не насыщенней по событиям. Жизнь моя лишена событий примерно полностью. Ярче именно по ощущениям. Я все время все вижу, слышу, ощущаю. Такой бесконечно напряженный соглядатай. Ну просто потому, что перед лицом внезапной смерти, которая может прийти в любой момент, хочется чуть больше успеть?
Концентрация на жизни повысилась, а скорость нет. Скорость не очень зависит от меня. Наверное, это внутри меня случилось увеличение концентрации раствора, а не его вихрение. Или, может быть, забрал что-то, потому что стало меньше впечатлений? Просто в какой-то момент стало тяжело, потому что, опять же, несмотря на любовь к сидению дома, которая возникает сразу же, когда куда-то надо ходить, двигаться, сама по себе делать-то, что я хочу, я очень люблю.
Мне было очень тяжело сидеть в четырех стенах, без возможности совсем куда-то выйти, без людей. Совсем без людей тяжело, я должна на них смотреть, я должна общаться.
Я закончила книжку и думаю о следующей, в этом плане без путешествий очень тяжело. Мне нужны путешествия. Это вообще просто кошмарный какой-то год. У меня мама умерла. Поэтому даже не верится, что этот год закончится. Ну, может быть, следующий будет лучше. Этот год был непростым. Текст роман «Сад».
И то хорошо. Всегда радостно что-то закончить. Когда ты макароны сварил, это покруче, чем когда варил макароны. Так же и с текстом. И одновременно, практически мгновенно, буквально не о чем думать. Ты процентов на семьдесят в другом мире. А потом вдруг раз — и все, волшебные дверцы закрылись. Поэтому всегда я радуюсь, когда пишу одну книгу и внутри начинаю нашаривать какую-то точку следующей книжки.
Найдя, торопишься закончить текущую и уже начать думать о следующей. Вас ждет ошеломление, когда вы закончите.
То же самое, что испытать оргазм. Только круче. Ничего круче я не испытывала. Секс — тоже хорошая вещь, не поспоришь. Но литература круче, хотя бы потому, что трудно представить себе непрерывное занятие сексом на протяжении десяти лет. Мало кто может позволить себе это технически. А ты можешь десять лет жить в этом мире. Мы ведь договорились, что это эгоцентричное занятие. Я чувствую себя счастливым человеком, потому что я смогла свое несчастье инвестировать так, чтобы оно стало моим счастьем.
