Ту 134 самолет дьявола
Советский Союз нанёс несколько ядерных ударов по США. Любое общество должно рассматриваться как единое целое, со всеми его недостатками, и вряд ли мы поступим правильно, если откажемся от исследования темных его сторон. Теория о непроницаемости границ между миром людей и зверей являлась составной частью движения за более точное и конкретное определение действий Люцифера в посюстороннем мире. Морской заповедник Владивосток Сезон май — октябрь С изобретением книгопечатания и появлением книжной гравюры образ дьявола стал встречаться еще чаще.
Несмотря на явно фантастические гипотезы, труд Мюррей, в г. Идеи, изложенные Мюррей, продолжают оказывать влияние на секты сатанистов как в Англии, так и за ее пределами, их развивают в кинематографе и в комиксах, например в комиксе Дидье Комеса «Ласка» 7. Вступив на иную идеологическую почву, автор труда, посвященного дьяволу, не может не коснуться проблемы сверхъестественного, прекрасно понимая весь риск вызвать неудовольствие как тех, кто твердо верит в существование демона, так и тех, кто в его существовании сомневается.
Поэтому сразу следует оговориться, что в настоящей работе вопрос о вере или сомнении не ставится вовсе, и автор не собирается занимать ни одну, ни другую позицию, во всяком случае, сознательно. Заинтересованный прежде всего в том, чтобы вписать явления в тот контекст, откуда они были извлечены, и с их помощью проследить эволюцию культурных и общественных процессов, он не намерен принимать чью- либо сторону или что-либо отрицать.
Не менее примечательным кажется мне и тот факт, что многие наши современники, подобно слушательнице-католичке, 13 марта г. Для многих наших современников, причем не только в Соединенных Штатах, тема ангела-хранителя продолжает быть крайне актуальной. Об этом свидетельствуют расходящиеся огромными тиражами книги, статьи в популярных журналах и даже следующее на поводу у моды игровое кино, где Филиппу Нуаре предлагают роль покойника, который отнюдь не торопится на небо «Призрак с шофером», реж.
Жерар Ури, , а Жерару Депардье и Кристиану Клавье дают сыграть в фильме, где их героям приходится следовать дальновидным советам небесного покровителя, борющегося с фамильным демоном «Ангелы-хранители», реж. Жан-Мари Пуаре, 8. Зрительский, равно как и читательский интерес ко всему, что увязано со сверхъестественным, объясняется имплицитной связью, установившейся в мире воображаемого современного человека с неким хранилищем образов и понятий, явившихся на свет в разные временные эпохи.
Классическое представление об ужасах преисподней, смягченное в конце XIX в. С го по г. Жан Шакир создает для иллюстрированного издания Pilote рисованный комикс о приключениях Тракассена, героя, которого сопровождают ангел Серафен и демон Анжелюр. Постепенно тема ада окончательно исчерпывает себя в легких комедиях, где смерть на экране нисколько не выглядит трагически 9. Разумеется, такое развитие темы существенно ослабляет дьявольский отпечаток, наложенный на нашу культуру, хотя и не уничтожает его полностью.
В настоящей книге делается попытка исследовать вполне определенный, обширный пласт западного воображаемого. Дьявол, в той форме, в какой его представляют себе чаще всего, не является единственной центральной его фигурой, ибо метаморфозы образа Зла в нашей культуре повествуют также и о бедах, настигающих людей в лоне человеческого сообщества.
Тесно наложившись друг на друга, словно черепицы на крыше, история тела, история духа и история социальных связей сформировали ведущее направление, по которому развивается общество на протяжении второго тысячелетия от рождества Христова, подразделяющегося на Четыре больших хронологически последовательных периода.
В первой главе настоящей книги рассказывается о том, как на протяжении нескольких веков, а именно с XII по XV в. Именно в это время теологическое понятие дьявола начало обретать вполне реальное воплощение, и прежде всего среди людей церкви и светских властителей, которым он является в облике наводящего ужас демона, причем демона книжников, бесконечно далекого от простонародных представлений, согласно которым черт необычайно похож на человека и также, как и человек, может быть одурачен и побежден.
Тогда же были придуманы и постепенно получили распространение два парных мифа. При этом автор исходит не только из личных пристрастий, которые, разумеется, сыграли свою роль, но из объективных факторов: люди в то время были настолько сильно одержимы демоном, что зрелища сжигаемых на кострах колдунов превратились в явление практически повседневное.
Загадка эта, в сущности, неразрешима: ведь европейцы и их собратья из американского городка Салем оказались единственными, кто когда-либо пытался таким способом систематически истреблять членов так называемой секты дьволопоклонников. Во второй главе изучается образ шабаша, ночного слета ведьм; в двух последующих главах сделана попытка подобрать ключ к решению проблемы с помощью исследования терминов, необходимых для понимания восприятия дьявольского тела, и анализа сатанинской литературы, породившей мощную трагическую культуру.
Ибо люди эпохи великих географических открытий, эпохи великих интеллектуальных и художественных достижений, эпохи ортодоксального правоверия и религиозных войн видели свое тело и душу совершенно иначе, чем видим их мы. Они завещали нам огромнейшее дьявольское наследие, бесконечное эпическое повествование о завоевании мира, всегда сопряженном с трагедией, с внутренним напряжением, что по-прежнему актуально для последних великих современных наследников этой культуры, а именно Соединенных Штатов.
В отличие от них, Европа эпохи Просвещения стала эпохой сумерек дьявола, порой отступления рогатого Люцифера: об этом рассказывается в пятой главе. Процесс интериоризации Зла начался с изобретения фантастического, этой сложившейся в литературе и культуре манеры почтительного отношения к сверхъестественному, не требующей ни верить в его существовании, ни сомневаться в нем.
XIX в. Однако завершить книгу столь жесткой констатацией факта было бы слишком просто. Поэтому в седьмой главе автор вновь возвращается в XX в. Пустив в ход все имевшиеся в его распоряжении источники, он сделал всего лишь самое малое из того, что можно было бы сделать в этой инфернальной области. Кино, комиксы, реклама, городские сплетни дополняют сведения, полученные из классических источников, позволяя обнаружить дьявола в тех многочисленных тайниках, где он прячется. Завершается исследование, как и принято, выводом, подводящим итог сказанному выше: полноводная река западной культуры разделилась на два больших, четко отграниченных друг от друга рукава, которые, в свою очередь, имеют собственные, более мелкие, притоки.
Одно направление представлено культурой Франции и в какой-то мере отличной от нее культурой Бельгии; в этом направлении страх подавляется посредством фантастического, всегда вызывающего неизменное любопытство, посредством юмора и даже включения черта в число радостей жизни. Здесь можно говорить о культуре фантасмагории в том смысле, в каком понимают этот феномен специалисты по французской литературе, а именно как о «способе, с помощью которого автор фантастического произведения заставляет разговаривать воображаемый галлюцинаторный образ, выводит его на свет и превращает для читателя в предмет соблазна, очарования и эстетического наслаждения» Коснувшись таким образом истоков фантазма, писатель, кинематографист, создатель рекламы, равно как и все остальные, кто так или иначе связан с подобного рода тематикой, становятся культурными посредниками, теми, кто приспосабливает прошлое к потребностям дня сегодняшнего и сберегает о нем живую память.
Другое направление, представленное главным образом культурой Соединенных Штатов и отчасти Северной Европы, где, на взгляд автора, оно выражено в менее навязчивой форме, в значительной степени сохраняет родившийся в предшествующую половину тысячелетия и унаследованный от нее страх перед внутренним зверем, опасным и злокозненным, которого следует либо уничтожить, либо держать под неустанным контролем.
Пытаясь примирить этот страх с современными реалиями, его всевозможными способами стремятся изгнать, с силой выталкивая его в область кинематографических и телевизионных образов, а с недавнего времени и в Интернет. Paris, Fayard, и Le Peche et la Peur. Paris, Fayard, Иткина, Е. Ляминой, Е. Лебедевой, А. Екатеринбург, О процессе цивилизации. Кухтенкова, К. Левинсон, А. Перлова, Е. Трубниковой, А. Paris, Seuil, Библиография, помещенная в конце настоящей книги, содержит в основном труды, привлеченные автором в процессе ее написания.
Особое место отводится работам, посвященным кинематографу, этому поистине неисчерпаемому источнику форм и оживших образов, соответствующих изменчивым основам наших верований. The Witch-Cult in Western Europe. Paris, Denoel, ; Ginzburg Carlo. Les Batailles nocturnes. Lagrasse, Verdier, Ire italienne ; Ginzburg Carlo. Paris, Gallimard, VII рассматриваются современные формы распространения образов, связанных с демоном. La fantasmagorie. Paris, Puf, , p. Люди всегда задавали себе вопрос о происхождения Зла и всегда пытались найти на него ответ.
С точки зрения философии ответ зависит от взгляда на человеческую натуру и формулируется в зависимости от оптимистического или пессимистического настроя мыслителя, поэтому в различных философских теориях человек по отношению к ближнему своему предстает либо волком, либо агнцем.
В задачу историка не входит вынесение моральных оценок, поэтому в своей работе он использует иные методы исследования. Для него цивилизованное общество является не скоплением определенным образом связанных между собой индивидов, а системой отношений, созданной для достижения одной или нескольких коллективных целей и предоставляющей средства для преодоления опасностей как естественного, так и искусственного характера, которые встретятся на пути следования к этим целям.
Великие цивилизации, чьи звезды продолжительное время блистали на небосклоне истории, создавали обширные и прочные социальные связи. Каждый член сообщества был опутан частой сетью отношений, сотканной из взаимодействующих между собой знаменательных символов и конкретных практик, сплачивающих коллектив и с самой колыбели включающих индивида в число его членов, которым он и остается до самой могилы. Таким образом, любое свидетельство, каким бы эфемерным оно ни казалось, является необходимым для понимания принципов организации, развития и существования интересующей нас цивилизации.
Раздельное изучение различных пластов человеческого бытия препятствует историческому анализу. В нашем понимании цивилизация сродни скрытому соединению, связующему воедино все аспекты бытия участников человеческого универсума, в рамках которого находят свое место и искусство, и литература, и предметы материальной жизни, и дьявол. В каком бы направлении ни бросили мы клубок Ариадны, он все равно приведет в самое сердце цивилизованного человеческого общества.
Изолируя религию от политики или экономику от ментальных представлений, мы рискуем исказить смысл изучаемых явлений. Любое общество должно рассматриваться как единое целое, со всеми его недостатками, и вряд ли мы поступим правильно, если откажемся от исследования темных его сторон. В западной культуре Сатана во всем своем могуществе явился довольно поздно.
Шагнув далеко за рамки теологии и религии, этот феномен тесным образом связан с неотвратимым, хотя и болезненным процессом становления массовой культуры.
Нестабильные составы, пребывавшие во взвешенном состоянии со времен Римской империи, заполнили сосуды европейской лаборатории, и началась выплавка главных отличий стремительно менявшейся Европы, следующей по пути создания языка собственных идентифицирующих символов, способного, несмотря на политическую и общественную раздробленность континента, на поистине вавилонское смешение языков и культур, постепенно утвердиться во всех его уголках. Изобретение совершенно оригинальной модели дьявола и ада чрезвычайно важно не только для религии.
С появлением Лукавого возникает унифицирующее понятие, приемлемое и для папской, и для сильной королевской власти, и обе эти власти довольно быстро вступают в острую конкурентную борьбу за монополию на получаемые с нового изобретения выгоды. Система мышления, создающая торжествующий образ Сатаны, свидетельствует об огромной мощности жизненного потенциала Запада.
С этой точки зрения - осень Средневековья является весной современности, ибо именно в это время происходит апробация новых понятий церковного и государственного обихода, из которых потом рождаются новые, неведомые прежде формы общественного контроля за поведением человека. Торжество дьявола, всеобщее ощущение макабра, не должны затмевать хаотичного появления зародышей того процесса, которому в будущем предстоит вывести Запад на мировую арену.
В сущности, именно дьявол движет Европу вперед, ибо под его личиной скрывается та поистине чудодейственная движущая сила, которой предназначено сплавить воедино имперские амбиции, унаследованные от античного Рима, и силу христианской веры, определение которой было дано на Латеранском соборе г.
Инициатива исходит от верхушки общества, религиозной и общественной элиты, пытающейся связать воедино многочисленные нити власти. Не демон правит балом, а люди, создавшие его образ; люди изобретают иной Запад, не такой, каким он был в прошлом, и с этой целью они формируют те черты культурного единства, укреплять которые предстоит векам грядущим. На протяжении первого тысячелетия христианства дьявол вел себя достаточно скромно. Им интересовались исключительно теологи и моралисты, в искусстве же ему не было места вовсе 1 , что наряду с прочими факторами свидетельствовало об отсутствии во всех слоях общества одержимости дьяволом.
Бесовский лик не был замечен и в тех сферах, за которыми в политеистическом пантеоне простонародья исконно были закреплены определенные сверхъестественные существа. Часть этих существ постепенно растворились в потоке великой демонологии конца Средневековья, придав новые краски изменчивому, а зачастую и противоречивому образу владыки ада Люциферу. Сами теологи испытывали большие затруднения при унификации всевозможной дьявольщины, выбирая между наставлениями из Ветхого и Нового Завета и многочисленным восточным наследием на дьявольскую тему.
В процессе создания теологической системы, способной противостоять языческим верованиям, гностикам или манихейцам, отцы Церкви вынуждены были дать единую оценку пестрым традициям служения дьяволу, изложенным в разнообразных текстах. Более того, им пришлось объединить историю змея с историей мятежника, тирана, похотливого искусителя и могущественного дракона. Еще недавно автор полагал, что в этой области христианство успешно заимствовало одну из наиболее важных нарративных моделей Ближнего Востока: космический миф об изначальной битве между богами, главной целью которой было завоевание власти над родом человеческим.
Версию, порожденную этим мифом, вкратце можно изложить следующим образом: некое божество, выступившее против власти Яхве, устанавливает на земле свое господство и правит там при помощи греха и смерти. Этот «бог века сего» 2 Кор. В сражении, завершиться которому суждено только в конце времен, Христос выполняет функцию потенциального освободителя человечества, ибо его противником par excellence выступает сам Сатана. Как отмечает Нейл Форсайт, элементы этого мифологического синтеза присутствуют в Новом Завете имплицитно, в довольно смутном и фрагментарном виде, что долгое время позволяло не только теологам, но и гуманистам XVI в.
Блаженный Августин изящно трансформировал эту картину космического поединка в утверждение, что Бог позволил существовать Злу, дабы извлекать из него Добро. Следовательно, грех является одной из составляющих универсума, причем составляющей доброкачественной, ибо он существует совместно с прощением. Таким образом епископ Гиппонский по-новому интерпретирует космический миф о падении Сатаны, представляя его как элемент «божественного заговора», который должен привести к Искуплению.
В этой системе дьявол является инструментом исправления человеческих ошибок, или иными словами, враг Господа превращается в средство обращения грешника 3. Теологическое решение фигуры Люцифера сформировалось довольно быстро и не повлекло за собой существенных изменений ни в обществе, ни в культуре.
Теория Августина превратилась в своеобразный источник идей для мыслителей, под ее влиянием на протяжении всего Средневековья формировалась христианская элита, однако заменить собой разнообразные верования и обряды, все еще обладавшие влиянием в обществе, она так и не смогла.
Несмотря на различные доработки и адаптации августиновой теории, до XIII в. В конце VI в. Концепция получила распространение на Западе, и, ссылаясь на нее, некоторые авторы стали утверждать, что раз Люцифер был главным ангелом, значит, его следует причислять к серафимам 4.
В то время демонология была исключительно ученым занятием7 предметом для глубоких размышлений монахов и отшельников, частью доктринальных дискуссий. Второй Вселенский собор, состоявшийся в г.
Аналогичные теоретические дискуссии по проблемам демонологии возникали прежде всего в узких теологических кругах, непосредственно заинтересованных в решении вопроса, в целом же общество относилось к демонологиии и предмету ее изучения достаточно равнодушно.
То же самое можно было сказать и о магии, и даже о колдовстве. Тем не менее народные магические обряды были не только хорошо известны, но и перечислены во многих пенитенциалиях, списках грехов и покаяний, отчасти напоминавших варварские кодексы; к таким пени- тенциалиям относилось, например, уложение о покаяниях, составленное Бурхардом, епископом Вормсским.
Но до тех пор, пока в обряд покаяния не вмешался дьявол, народная магия не вызывала ни систематических нареканий, ни пристального интереса.
Царившее до XII в. Высокоученые мужи того времени упоминали о Сатане как о темной силе, подчиненной могущественной божественной воле, а сам Дух Зла не спешил окончательно предстать в своей устрашающей роли, отведенной ему с тех самых пор, когда о нем было упомянуто в Библии. Идеи, витающие в обществе, обычно имеют вполне конкретный, материальный образ.
Те из них, которые начинают отвечать насущным потребностям социума, быстро приобретают особую значимость и приспосабливаются ко всем изменениям, претерпеваемым этим социумом.
Вряд ли можно утверждать, что дьявол вечно являлся непременной составной частью человеческой натуры, поделенной междуДобром и Злом. Тем не менее такое представление присутствует во многих цивилизациях, и в частности в древних ближневосточных культурах, где оно отражено в преданиях об изначальной битве между соперничающими богами. В Европе такое представление оформилось менее тысячи лет назад.
Необходимо дистанцироваться от заблуждения, порожденного универсалистским определением Добра и Зла, повсеместно распространенного нашей культурой, дабы понять, что речь идет не просто о значимой воображаемой структуре, но о структуре фундаментальной, позволяющей постичь своеобразие европейской цивилизации; тем не менее структура эта не является самодостаточной, ибо она тесно связана с отношением человека Запада к миру видимому и невидимому.
Выписанная крупными мазками, история дьявола на Западе является историей неуклонного расширения его влияния на общество; влияние, оказываемое дьяволом, сопровождалось широкомасштабными изменениями приписываемых ему характеристик.
Давая определение дьяволу, отцы Церкви и теологи демонстрировали исключительно интеллектуальный подход к предмету, и именовали Лукавого первоначалом, падшим ангелом, превратившимся в своего рода божество, летающее по воздуху в сопровождении бесов, переодетых ангелами света как утверждал в IV в. Конкретный же облик демона определить было крайне непросто, что, несомненно, объясняет, отчего в катакомбном искусстве не было его изображений. На заре Средневековья он вторгся в жизнь монастырей и таким образом приобрел новую силу, ибо монастырский универсум, где он прочно занял свое место, диктовал нормы религиозной жизни и распространял основные постулаты культуры своего времени.
Извечный соблазнитель, упорно стремящийся сбить с пути истинного удалившегося в пустынь св. Иеронима, он подготавливал успех одной из ведущих тем в живописи нового времени, хотя еще не обладал теми ужасными атрибутами, которые впоследствии будут ему приписаны. Пока романское искусство набирало силу, пока развивались города, у Люцифера не было своего удобного пристанища, откуда он мог бы начать свое наступление на общество.
Наука о демоне или демонология пока еще являлась узкой отраслью теологии. Оживление ученых дискуссий по проблеме дьявола наблюдается вокруг тысячного года, когда после наступления нового тысячелетия умами завладевает идея о новом нашествии дьявольских сил, стремящихся разгромить армию Добра.
Однако, судя по рассказам монаха Рауля Глабера, утверждавшего, что он в своей жизни встречал дьявола трижды, образ нечистого еще не имел ни силы, ни убедительности, ни мощи. Вот как описывает Глабер свою первую встречу с дьяволом:. В ту пору, когда я жил в монастыре, где настоятелем был досточтимый мученик Леже, как-то ночью, незадолго до того как надобно идти на утреннюю молитву, возникло в изножье моей кровати страшное существо, вид которого был ужасен, и было оно, насколько я мог судить, среднего роста, изможденное, тонкошеее, с черными глазами; лоб весь изборожден морщинами и нахмурен, с большими отвислыми губами, острым, выдающимся вперед подбородком, остроконечной бородкой, с ушами, которые заросли шерстью, со всклокоченными волосами на остроконечной голове, выдающимися кривыми клыками, как у собаки, горбатое, одежды грязные и, несмотря на прилагаемые усилия, существо это клонилось вперед.
Он схватился за кровать, на которой я лежал, от чего она страшно содрогнулась, и произнес: «Тебе недолго оставаться в этом месте 7. От страха я проснулся и увидел его всего таким, как я только что описал». Демон Глабера не отличается привлекательностью, но отнюдь не внушает нам невыразимого ужаса, хотя многие авторы, очевидно смущенные тем, что не нашли в нем по-настоящему устрашающих черт демона конца Средневековья, усиленно пытаются заверить нас в об ратном.
Дьявол рассказчика предстает перед нами в человеческом облике: он уродлив, нескладен, злобен, агрессивен, однако таких людей легко можно было встретить где угодно даже в наши дни их можно увидеть на городских улицах. Подчеркивая физическую непропорциональность фигуры Лукавого, его малый рост, узкий подбородок, вытянутый череп и горб, автор очевидно выделяет необычные черты его облика, однако такая необычность вполне вписывается в человеческие характеристики, без какого-либо указания на их сверхъестественность.
Суетливые движения, совершаемые демоном, лишь подчеркивают его достоверность; упоминая о них, автор тем самым подчеркивает благость идеальной монастырской жизни. Многое в образе демона наводит на мысль о животном начале, однако, скорее, в метафорическом плане: остроконечная, как у козла, бородка, уши, поросшие шерстью, кривые клыки.
У него нет ни хвоста, ни раздвоенных копыт, от него не исходит зловонный запах, глаза у него не светятся зловещим огнем они всего лишь черные ; нет у него и каких-либо сверхъестественных способностей. В сущности, это всего лишь маленький уродец, колоброд, своеобразное негативное отражение тогдашнего положительного образа монаха. Он может стать олицетворением Зла, затаившегося в человеческом сердце, но никак не ужасным владыкой Ада, где горит вечное пламя и воняет серой.
Рассказ Рауля Глабера балансирует на грани теологической традиции описания демона и конкретных представлений о сверхъестественных существах у различных европейских народов. Одного тысячелетия христианства не хватило для искоренения многочисленных верований и обрядов, которые впоследствии назовут «народными» в широком значении этого термина: ведь магические обряды являются достоянием не только простого народа, но и правящей элиты, а зачастую и людей Церкви. Граница проходит, скорее, между ничтожно малым грамотным меньшинством, способным осмыслить написанное на латыни, и остальными членами общества, выстроившимися на ступенях лестницы, на одном конце которой располагаются сторонники ортодоксального вероисповедания, а на другом — сторонники синкретизма, объединивших библейское послание с древними традициями, корнями уходящими в дохристианские времена.
Как наглядно свидетельствует описание дьявола, сделанное Раулем Глабером, разделительная линия между ними выражена далеко не всегда отчетливо: автор является носителем концепции, более свойственной сторонникам «фольклорных» практик своего времени, нежели имеющей хождение в среде ученых теологов. У последних он заимствует мораль, а также патетические утверждения о вездесущности и реальности демонов; пугая слушателя, он хочет через страх привести его к добру.
Из гумуса народных поверий он извлекает амбивалентное понятие страха перед сверхъестественным и перед стоящими над человеком могущественными силами, способными не только напугать, но при случае и рассмешить, приняв облик потешный или неуклюжий. Описанный Глабером ужасный карлик, конечно, внушает страх, но отнюдь не панический, а, скорее, побуждающий к исправлению собственных недостатков. А если бы этот карлик, вместо того чтобы неожиданно явиться и разбудить свою жертву, которая, заметим, от страха отнюдь не утратила способности описать его вполне подробно, появился бы перед воротами монастыря, то он, скорее всего, вызвал бы просто отвращение или презрение.
Культуры народов, населяющих континент, выступают разобща ющим фактором, ибо по-прежнему обладают ярко выраженными специфическими чертами, которые христианству далеко не сразу удается привести к единообразию. Но тем не менее средиземноморские народы, кельты, германцы, славяне и скандинавы — все они начинают, хотя пока еще в разной степени, ощущать проникновение христианских идей, сопровождаемое переосмыслением их исконных традиций в рамках новой, навязанной им схемы мироустройства.
Джеффри Бертон Рассел не без основания утверждает, что собственно христианское понятие дьявола находится под сильным влиянием «фольклорных» качеств, пришедших из выживших, но во многом утративших четкость форм практик и традиций, являвших собой разительный контраст с более последовательной, осмысленной и ясной народной христианской религией 8.
Но вряд ли «фольклорные» представления были настолько сильны, чтобы трансформироваться в настоящий тайный культ «рогатого божества Запада» и просуществовать в течение ряда веков; однако именно так считает Маргарет Мюррей, полагая, что, преследуя ведьм, Церковь в их лице преследовала адептов этого тайного культа 9. Под давлением широких масс верующих христианство могло допустить отдельные заимствования из других религий, однако оно вряд ли стало бы терпеть существование параллельной религии.
Основные признаки демона, указанные ниже, не являлись частями единого целого. Распространенные на всей территории континента, порожденные различными универсумами и различными эпохами, они вплоть до XII в.
Христианство же не торопилось изгонять гнездившиеся под его покровом многочисленные «суеверия». Велиал или Вельзевул, как именуют его в Библии и апокалиптической литературе, черт в разных уголках Европы имеет множество других имен и даже кличек.
Много кличек прилипло к мелким духам, которые чаще всего являются наследниками сверхъестественных существ из языческого пантеона. Использование уменьшительных имен Шарло, а также немецкие имена на -кин, -хен или панибратских прозвищ Старина Рогач — Old Horny сближали этих духов с людьми, и разумеется, снижали уровень страха, который они могли внушить.
Для среднестатистического христианина того времени невидимый мир был богато населен бесчисленными существами, отличавшимися большей или меньшей вредностью, святыми, демонами, душами умерших. Соответственно место этих обитателей потустороннего мира в мире людей, вероятнее всего, не было точно позиционировано по отношению к Добру или Злу, ибо святые могли отомстить за себя живым, а живые, напротив, призвать в помощники демонов.
Традиция бесцеремонного обращения со сверхъестественными существами красной нитью проходит через всю культуру Средневековья. Дьявол, этот плод холодного вымысла теологов, часто скрывался под прикрытием более конкретных образов, в частности мелких местных духов, обладавших необычайным сходством с человеком.
Обуреваемые страстями, суетливые, подобно демону Рауля Глабера, они часто позво ляли людям водить себя за нос. Далеко не всегда Лукавому принадлежало последнее слово.
Зрелище одураченного, побежденного, осмеянного черта вселяло уверенность в тех, кто вытаскивал его на сцену в таком жалком виде. Тема беса, попавшего в подчинение к человеку, была мощным противоядием против страха. Никогда полностью не исчезая из европейской культуры, после великой охоты на ведьм она вновь набрала силу в народных сказках и легендах, а также в «Фаусте» Гете, этом старинном мифе, коренным образом переосмысленном: в отличие от легенды, где Фауст погибает, у Гете Бог в конце концов прощает ученому, поддавшемуся сатанинскому искушению, его слабость.
В течение всего Средневековья дьявол именует себя по-разному. Унифицирующий поток христианства вбирает в себя многочисленные чужеродные элементы, точные исторические и географические источники которых в основном установить невозможно. И простого объяснения, что Злой Дух способен превращаться во что угодно, здесь явно недостаточно. Скорее, следует говорить о тысячелетней борьбе христианства против языческих верований и обрядов, многие из которых, проявившие себя как наиболее устоявшиеся, сопротивляясь разрушительному давлению со стороны Церкви, медленно ассимилируют с христианскими ритуалами, приобретают новую форму и новую направленность, сохраняя при этом всю свойственную им прежде действенность.
Поток теологического сатанизма затопляет, но не устраняет полностью осколки языческих демонических культов. Отсюда можно сделать вывод, что дьявол способен принимать бесконечное множество обликов. Так как дьявол принадлежит, скорее, к миру животных, то внешний вид его определяется либо согласно иудео-христианской традиции, либо согласно традициям язычников, наделявших своих богов личинами различных зверей. Христианству удалось исключить из числа дьявольских обликов агнца, а также быка и осла, но не удалось навязать мнение св.
Петра, согласно которому Люцифер является «львом рыкающим». Однако на другом уровне змей из Книги Бытия легко сливается с языческим драконом. Козел, чей облик чаще всего принимает дьявол, обязан этой привилегией, скорее всего, своим прежним ассоциациям с Паном и Тором 3. К излюбленным обликам дьявола также принадлежит собака В последние века уходящего Средневековья изображения собак особенно часто встречаются в ногах лежачих надгробных статуй, преимущественно женских, что свидетельствует о сложности вычленения принципов, на основании которых демонологи придавали нечистому тот или иной облик: ведь в указанном выше случае собака символизирует верность и веру.
Во всяком случае, несколько примеров или даже более поздние культурные посылки явно не дают оснований безоговорочно доверять креационистским толкованиям вещей. Являются ли обезьяны, кошки, киты, пчелы и мухи дьявольскими созданиями par excellence, каковыми их стали считать на заре Средневековья?
В сущности, почти все животное царство в те времена можно было записать в творение Сатаны; при этом особенно следовало подчеркнуть дьявольский характер совы, свиньи, саламандры и лисы.
Стремление избежать скоропалительных выводов требует более тщательных и непредвзятых исследований на местах, без которых невозможно определить ни уровень преемственности дохристианских традиций, ни степень разрыва с ними. Среди известных историкам свойств дьявола многие достались ему от прежних языческих культов Если собрать их воедино, получится образ, очевидно не соответствующий ни одному из реально существующих животных, но в нем будут зафиксированы те черты, которые в XVI и XVII вв.
Все знали, что демон мог принять облик любого человека, но предпочитал образ священника. Он мог убедить своих собеседников, что к ним явился сам светлый ангел. Он умел оборачиваться великаном, мог разговаривать устами истукана, вдыхать яд в порывы ветра, и далеко не всегда спешил явить миру свое уродство и безобразие, отличавшее его от прочих творений Божьих.
Свои иконографические черты, а именно рога, козлиную шерсть, покрывающую его тело, мощный фаллос и большой нос он, скорее всего, позаимствовал у бога Пана Цвет у дьявола, в соответствии с цветовой символикой христианства и ряда других культур, чаще всего черный, однако иногда он бывает и красным, на нем могут быть надеты красные одежды и у него может быть огненно-рыжая борода; впрочем, борода может быть и зеленой. И трудно сказать, какие из указанных выше признаков созданы воображением теологов, а какие пришли из народных верований.
Зеленый окрас дьявола, скорее всего, является отголоском воспоминаний о божествах плодородия, таких, как Зеленый Человек кельтов или германцев. В XVII в. Хотя не исключено, что уже в первую по ловину Средневековья различные определения и описания дьявола перестали ясно и осознанно ассоциироваться с языческими образами. Наличие у черта семьи также более не связывалось с какими-либо определенными мифологическими структурами, а наряду с прочими его характеристиками являло собой разрозненные обломки прошлого, которые, подобно обломкам затонувшего корабля, покачивались на волнах океана христианства.
В отличие от историков, люди в те времена уже не знали, что бабушка Сатаны, упоминаемая гораздо чаще, чем его мать мать его именуется Лили или Лилит на самом деле порождена воспоминанием о мрачной богине Кибеле, или Хольде, устрашающем образе чудовищной и ненасытной матери. Дьявол мог иметь жену, чей образ воссоздавался по образу и подобию богинь плодородия из прежних времен.
Брак дьявола чаще всего бывал несчастливым, так как жена его оказывалась сущей мегерой, вполне в духе давней и прочно утвердившейся традиции выставлять на всеобщее обозрение обманутого, одураченного и побитого черта.
Нет никаких сомнений, что люди, разносившие слухи о несчастливой семейной жизни дьявола, старались таким образом скрыть свои собственные супружеские неурядицы. Об этом свидетельствует сохранившаяся до наших дней поговорка, согласно которой если гремит гром, значит, дьявол бьет свою жену. Существует предание о семи дочерях дьявола, которые воплощают собой семь смертных грехов; в другом предании дьявол вступает в кровосмесительную связь с двумя своими детьми, Смертью и Грехом, и от этой связи рождаются семь его внуков, семь пороков, которых он посылает в мир для искушения рода человеческого.
Обладая способностью находится в разных местах одновременно, демон тем не менее предпочитал вполне определенные уголки и временные моменты. Царством его была ночь, время, противостоящее дню, когда на земле властвует божественный свет. Пустынные и холодные места, ночные животные становятся непременными его атрибутами. Из четырех сторон света, он всегда предпочитал север, владения холода и тьмы. Впрочем во всех культурах живет страх перед угрозой, таящейся в этой мрачной стороне; например, в XVI в.
Христианские авторы тоже лают свою трактовку северного направления, однако логика ее понятна только им одним: церкви ориентированы к востоку, поэтому войдя в церковь север окажется у нас: слева; следовательно, левая сторона человеческого тела, равна как и мира, сотворенного Господом, посвящена дьяволу, существу злому и порочномy, о чем свидетельствует уже само слово sinistrum. Целью Лукавого является ввергнуть в соблазн всех живущих, а особенно женщин и закоренелых грешников, поэтому образ его соотносится с языческими богами смерти.
В западной культуре взгляд на дьявола как на предвестника смерти просуществовал дольше всех прочих, дожив в форме легенд и литературных сочинений вплоть до наших дней, наряду c анку, посланцем смерти из бретонских поверий, влачащим повозку для умершего. На протяжении всего Средневековья люди боялись. Поверье, возникшее из сказаний о полетах стай демонов, возглавляемых их начальником и сопровождаемых дьявольскими псами, а иногда и дикими женщинами, гласит, что в грозовые ночи эти стаи уносят души умерших в преисподнюю.
Нельзя сказать, что дан ном случае речь идет о непосредственном пережитке верований древних германцев или о сознательном напоминании о полете валькирий, посланниц Вотана5, провожающих в Валгаллу души умерших воинов, а тем более о реально сохранившихся колдовских практиках шаманов. Скорее, следует предположить, что некоторые обычаи, даже вырванные с корнем из родной почвы, сохраняют свою символическую силу, и, вписавшись в христианский универсум, продолжают продуцировать яркие образы, обогащая ими фигуру демона и насаждая о ней противоречивые суждения.
В противоположность утверждениям теологов, граница между Добром; и Злом в те времена не была ни четкой, ни фиксированной. И большинство европейцев, скорее всего, испытывали большие трудности, пытаясь отделить доброе зерно от плевел. Даже при приближении тысячного года демонологический дискурс вряд ли порождал в социуме навязчивые идеи на тему дьявола, если только эти идеи не получали конкретного воплощения в угрозах со стороны еретиков или евреев. Эсхатологический страх христианской элиты, похоже, не смог проникнуть в толщу народных масс, так как не имел поддержки в виде мощной демонологической культуры, способной заставить людей систематически реагировать на соответствующие проявления единой для всех угрозы.
В раздробленной на множество самостоятельных частей Европе теория универсального Зла не могла вести наступление, не имея точек опоры в каждом универсуме. Множество демонических образов, существовавших в то время на континенте, выступали в качестве заслонов, препятствуя проникновению унифицированных теологических посту латов.
Антихрист воспринимался, скорее, как некое абстрактное понятие, нежели как активный пособник Люцифера. Сам Люцифер также не имел достаточно четко выраженного облика и не мог посеять всеобщую панику. Его вездесущность еще была далека от вездесущности повелителя ада, властно увлекающего за собой легионов, в каждом из которых было по демонов, или, согласно подсчетам, сделанным в XVI в.
Приспособившись к эпохе политической раздробленности и, по сути, религиозной терпимости по отношению к разнообразным обрядам и суевериям, унаследованным от языческого прошлого, дьявол, вынужденный быть всюду и постоянно менять облики, не только не преумножал, но, скорее, терял свою силу. Максим Тирский высказал предположение, что число демонов равно 30 ; не исключено, что такое количество могло показаться вполне умеренным, особенно если в него не входили бесчисленные обличья, которые принимали демоны в народной фантазии.
Сатанинский универсум явно не отличался упорядоченностью, сплоченностью и могуществом. Далеко не всегда к сонму демонов причисляли уродов, ибо существовало мнение, что карликов, великанов или же людей с тремя глазами Господь сотворил в назидание роду человеческому, желая показать, к чему приводит изменение даже малейшей частицы тела, данного человеку Создателем; на этом основании живо дебатировался вопрос, есть ли у уродов душа.
Духи германского, кельтского или славянского происхождения причислялись теоретиками христианства к младшим демонам, но среди населения они чаще всего сохраняли двойственный характер, несмотря на упорное их причисление к дьявольскому универсуму. При посредничестве маленьких народцев — кобольдов, троллей, эльфов, гоблинов и прочих карликов — мир сверхъестественного утрачивал для человека свою враждебность.
Одни малыши охраняли сокровища и убивали тех, кто пытался их похитить, другие любили сбить с верной дороги доверчивых путешественников или же наполняли кошмарами сны спящих мары, англ, nightmares — кошмары , а эльфы метали свои стрелы в людей и животных, насылая на них болезни. Но всю эту мелкую нечисть в основном можно было поймать, напугать, одурачить или же приветить и превратить в домашних духов. То же самое можно сказать и о бесах, наделенных человеческим обликом, тех, которых часто описывают в сказках и легендах.
Пока образ Люцифера приобретал все более устрашающие черты, всеобщий взгляд на универсум сверхъестественного оставался вполне обыденным. Значительное число обрядов и практик было призвано прежде всего снять страх перед невидимым миром и убедить людей, что на духов можно воздействовать, например, помешать им приносить вред или добиться от них необходимой помощи в различных сферах человеческой деятельности.
История одураченного черта, истоки которой восходят к рассказам о глупых троллях и великанах, приобрела в те времена особую важность. Охватив целиком все царство демонов, она порождала общее чувство превосходства человека, сообразительного и храброго, над так называемым Лукавым.
Фаблио и средневековые рассказы часто выводили на сцену простых людей, способных противостоять Князю Тьмы. В конце концов, разве не сам Господь дал человеку способность побеждать сатанинские искушения?
Провозглашая всемогущество Люцифера, теологи тем не менее в соответствии с основным принципом, объясняющим поведение Сатаны, изначально наделяли его весьма посредственным умом. Сатана не только не правил бал, но и был связан в своих поступках Божественной волей, а люди успешно противостояли ему с помощью хитрости. Возглавляя дикую охоту, ему не раз доводилось скакать на различных животных, в том числе и задом наперед, что для современников являлось позором и достойным осмеяния.
Например, задом наперед на осла сажали мужей-рогоносцев и под насмешки толпы заставляли их в таком положении разъезжать по городу: так общество наказывало их за слабохарактерность и снисхождение к ветреной супруге. Представляя демонов и их предводителей, сидящих верхом задом наперед, люди снимали страх перед нечистой силой, подчеркивая ее смешные черты.
Знаковый характер положения задом наперед сохранялся долго, а в трагическом контексте ведовских процессов приобрел исключительно драматический характер: когда ведьма под давлением судьи признавалась в том, что она скакала, ходила или танцевала задом наперед, никто более не сомневался в ее принадлежности к миру злых духов.
Вплоть до XII в. Подхватив народную традицию истории об одураченном дьяволе, театр XII в. Согласно традиции, берущей начало в ирландской литературе, а именно в описании «Плавания св. Брендана» 6, существовали также «независимые» ангелы, действовавшие са мостоятельно, не поддерживая ни Бога, ни дьявола. Несмотря на заявления теоретиков, демон не являлся руководителем бесчисленного племени крохотных существ, а именно фей, и не обладал подлинной властью над чудовищами.
В густонаселенном и крайне разнообразном мире успех борьбы Добра со Злом зависел не только от двух верховных существ, пребывавших в постоянном конфликте, но и от повседневной храбрости, доброй воли и хитрости представителей рода человеческого.
По крайней мере, сами люди считали, что их поступки, их выбор, их желания должны играть важную роль в их взаимоотношениях со сверхъестественными существам, чье поведение характеризуется, скорее, амбивалентностью и выжидательностью, нежели только положительным, или, наоборот, только отрицательным отношением к человеку. Разве не судили самые тяжкие преступления с помощью «Божьего суда»?
Однако божественное вмешательство вполне можно было направить в нужное русло, используя пристрастия и способности отыскивать невидимых союзников в густом лесу символов, окружавшем человека. И все же начало мощного наступления христианства, целью которого было заставить людей видеть мир в черно-белых красках, было уже не за тарами. Причину этого наступления Джеффри Бартон Рассел видит в бурном расцвете схоластики, вплотную занявшейся разработкой проблем демонологии Начиная с ХII в.
Но идеи начинают влиять на умы только когда они созвучны изменениям, происходящим в обществе. В то самое время, когда в Европе начинают активно пробуждаться силы, стремящиеся к религиозной сплоченности, когда закладываются основы новых политических систем и не далек тот день, когда европейская цивилизация, покинув пределы освоенного ею мира, начнет наступление на иные заселенные миры, значение фигуры Люцифера неизмеримо возрастает: остается только дождаться наступления XV столетия.
В любом обществе феномен, именуемый коллективным воображаемым, порождает фигуру Зла, стремящуюся примкнуть к наиболее активным силам, действующим в этом обществе.
Поэтому, желая докопаться до смысла происходящих в обществе процессов, необходимо распутывать весь клубок. Последние четыре века, отведенные Средневековью, являются исключительно христианскими, поэтому основное место в наших объяснениях мы отводим религии. Однако область религии не замыкается в самой себе. Она сопрягается и с политическими, и с общественными, и с интеллектуальными, и с культурными движениями.
Воцарение Люцифера является следствием изменений, происходивших не только в лоне церкви. Оно отражает общую эволюцию западной культуры, появление выразительных символов, заложивших фундамент новой коллективной идентичности, и одновременно создает очередные серьезные противоречия. В Европе постепенно формируются объединяющие факторы помимо собственно христианства, но пока они встречают активное сопротивление на местах; местнические настроения дробят Европу на множество политических и общественных субъектов, пребывающих друг с другом в конкурентных отношениях.
Центростремительные тенденции значительно менее заметны, нежели центробежные, особенно в XIV и XV вв. Тем не менее в недрах европейского сообщества, обзаводящегося все большим числом общих культурных символов, начинают устанавливаться — пока еще не слишком прочные — определенные связи.
Выйдя за узкие рамки мира церквей и монастырей, тенденции к объединению, влияние которых неуклонно возрастало, стали завоевывать популярность в городах в частности, в самых влиятельных, каковыми были в то время города Северной Италии , проникать в крупные монархии, осваивать искусство и литературу.
Речь идет о новых моделях отношений между людьми, часто использующих язык религии и культуры, но предназначенных прежде всего для укрепления социальных связей. В основе проблемы лежит вопрос о власти: будет ли власть определять себя в терминах церковных институтов или же станет говорить языком княжеских амбиций. Апелляции к авторитетному образцу Римской империи, к империи Карла Великого преследуют цель постепенно сконцентрировать те силы, которые в урочный момент можно было бы направить на преодоление состояния раздробленности и нестабильности.
Наверное, именно в этот долгий период начинается процесс становления западной культуры нравов, блестяще J проанализированный Норбертом Элиасом Ибо эти исполненные противоречий века обладают неким глобальным единством, подготавливающим Запад к выходу за пределы его собственного мира, начавшемуся в эпоху Крестовых походов и продолженному открытием Америки.
Ферменты вызревающей общности, скрытые кризисами и междоусобицами, следует искать в изобретении принципиально нового взгляда на мир, на человеческое тело, на способы укрепления связующих нитей общества, всех тех вещей, из которых впоследствии сформируются сильные стороны западной цивилизации завоевателей. Трансформация образа дьявола не является изолированным фактом, она прекрасно вписывается в общую динамику развития. Изменение дьявольского образа становится рычагом эволюции, ибо оно выступает составной частью унифицирующей системы, объясняющей основы мироустройства, постепенно сближающего самые предприимчивые силы Запада, на протяжении веков все отчетливее противопоставляющих себя зачарованному и предельно разобщенному универсуму, где продолжают жить подавляющая часть сельского населения и массы горожан.
Сатана представлен в различных образах, как человекоподобных, так и в -анималистических Он перестает быть придуманной богословами абстракцией и обретает вполне конкретный облик пожирателя людей, коварного вассала или зверя из Апокалипсиса св.
Продолжая оставаться продуктом воображения монахов, в базилике в Солье он предстает в облике крылатого человека с длинной и острой, как у муравьеда, мордой: именно таким он явился в видении одному из клюнийских монахов, о чем рассказал бывший в то время аббатом Петр Достопочтенный [Петр Достопочтенный — — христианский ученый, писатель, аббат Клюнийского монастыря.
Великаны с маленькими головами и неестественно вытянутыми конечностями, чьи изображения мы видим в соборе в Отене, родом из описаний Гвиберта Ножанского [Гвиберт Ножанский — церковный деятель XI в. Кривляясь и устрашая, романский демон повергает в трепет высшие чины духовенства и пытается навязать свое присутствие простым верующим, не только взирающим на его изображение на капителях, но и встречающим его гротескный облик в народных произведениях или в театре. Поэтому послание, которое дьявольский образ должен донести до христиан, оказывается запутанным и не может заставить все население холодеть от страха, ибо в нем слишком много ученых аллюзий.
К тому же готическое искусство XIII в. Попираемый Христом во славе на тимпанах соборов, низведенный до второстепенных ролей, лишь подчеркивающих блаженство идущих в рай избранников, он в основном принимает человеческий облик, быть может, только несколько более уродливый, насмешливый или ухмыляющийся.
Живописный, вполне во вкусе народа, всегда готового над ним посмеяться, он появляется в самых разных местах, беспомощно съеживаясь до размеров гаргульи под грозно устремленным на него взором Бога, оставляющего ему крайне маленькое поле для деятельности.
Дьявол пребывает в поиске самого себя, вернее, люди, создающие в своем воображении его облик, колеблются между привлекательным для многих гротескным вариантом, и образом гораздо боле устрашающим, рожденным в результате богословских размышлений, начавшихся еще во времена Григория Великого. Выпячивание дурных, пагубных свойств демона начинается с XIV в.
В момент, когда происходит кристаллизация новых теорий централизации верховной политической власти, под натиском которых постепенно сдает позиции мир феодально-вассальных отношений, сатанинский дискурс меняет свои масштабы.
Происходит взаимо проникновение двух, на первый взгляд, чрезвычайно отличных друг от друга сфер: дьявольской и светской власти; процесс этот характерен прежде всего для стран, где модернизация монархических структур идет наиболее активно, то есть для Франции и Англии, а также для стран, где по примеру Италии успешно развиваются крупные городские объединения.
Художники каждый раз предоставляют необходимое скрепляющее звено, сначала подчеркивая могущество тех, кто заказывает им произведения искусства, а затем выводя на сцену, наряду с другими сюжетами, ад и демонов в обликах, даже отдаленно не напоминающих человеческий, что до сих пор встречалось крайне редко или даже не встречалось вовсе. Отныне признаки могущества Люцифера всячески подчеркиваются: он становится гораздо выше всех прочих бесов, его изображают преимущественно в сидячем положении, и только он обладает исключительным правом носить корону, как это показано на миниатюрах братьев Лимбургов в «Богатейшем часослове герцога Беррийского» г.
Подчеркивание огромного роста Сатаны является новшеством, появившемся только в XIV в. В Италии такие изображения мы встречаем во Флоренции, в Падуе, в Тускании: там Дьявол на миниатюрах выглядит более величественно, чем сам Христос Увеличение роста Дьявола идет параллельно с нарастанием безобразия его облика и изображением фантастической картины переполненного ада, в центре которого он, словно монарх, восседает на своем троне. Еще одним впечатляющим свидетельством «нового ужаса» являются малоизвестные фрески церкви небольшого городка Сан- Джиминьяно.
Тадео ди Бартоло г. Вся вторая половина избы — твоя! Мы легко с ней сладились — цену она назначила невысокую. И я тотчас же перетащил на новое место пожитки. Их было немного: старый рюкзак с барахлом и чемодан, нагруженный книгами и рукописями. Оставшись один, я разложил на столе бумаги. Присел, закурил. И задумался. Я перебрал в памяти события дня, пытался разобраться в них. И вдруг, непонятно почему, передо мною возникло видение детства.
Я не звал это воспоминание, оно пришло само Наша память — как клубящийся туман. В мутных волнах его маячат фигуры людей и очертания предметов; то проступают отчетливо, то растворяются, тают А иногда, под порывами ветра, пелена тумана колеблется и рвется, и тогда на какое-то мгновение открывается яркий пейзаж И сейчас я увидел пейзаж своего детства; узнал окрестности Подмосковья.
И разглядел — на зеленой лужайке — самого себя, отчаянно дерущегося, измазанного в крови, окруженного толпой возбужденных подростков. Я дрался с врагом своим — соседским мальчишкой. Не помню уж, по какой причине возникла эта вражда Впрочем, врагов у меня всегда хватало с избытком! Схватка была нешуточной — до полной победы. И тянулась она долго. Противник был покрупнее меня, покрепче, но я знал, что не уступлю ему, не поддамся!
И сопя, задыхаясь, бил его. Принимал удары и снова бил. Все бил и бил Мне легче было бы умереть, чем проиграть.
Особенно здесь, сейчас, на виду у толпы. И я, в результате, выиграл! Сбитый с ног, он не поднялся —. Ах, это был триумф! Исполненный гордости и торжества, я постоял над ним подбоченясь А затем побежал к своему дому.
Ребята бросились за мною следом. Но они не обгоняли меня; держались почтительно сзади. Они сразу дружно признали во мне вождя.
И я чувствовал это! Я бежал, как бегают чемпионы, — небрежно, вразвалочку, с эдакой ленивой грацией И неожиданно возле самого дома поскользнулся, потерял равновесие. И с размаха шлепнулся — лицом в дерьмо. Лицом в дерьмо! Представляете, что это такое? Я поднялся, весь скорчившись, содрогаясь от отвращения. Зловонная желтая жижа текла по моим глазам. На мгновение я ослеп И сразу же услышал хихиканье. Из героя и победителя я мгновенно превратился в посмешище, в ничто. Пустяшный этот, давний случай показался мне почти символическим.
В самом деле — разве не так сложилась и вся моя взрослая жизнь? Не под тем ли знаком она проходила? Я постоянно рвусь к победе — и падаю, поскользнувшись.
Не оказаться бы в таком положении и сейчас, подумал я с мрачным юмором, не поскользнуться бы Ведь что происходит: я, начинающий журналист, сразу же, с первых шагов, наткнулся на богатейшую тему.
Какая редкостная находка! И, конечно же, отказаться от такой находки глупо.
Да и вообще нельзя. Ведь рассказать обо всем, что я узнал, мой прямой журналистский долг! Но, с другой стороны, к чему это может привести? Статья, разумеется, нашумит, создаст мне имя. И в то же время она явится обвинительным материалом против крестьян. Я выступлю как разоблачитель и сделаю имя на чужой беде. А ведь крестьянство и так испытало немало — и свирепый классовый террор, и повальный голод тридцатых годов, а затем — и сороковых Пережило все это и поднялось, как бы из праха.
И вот здесь, в Очурах, сумело жалкие свой огороды превратить в источник небывалых доходов. Конечно, местные мужики — спекулянты, торгаши. Но ведь не они же, в конце-то концов, создали черный рынок! Мужички — что ж! Они просто использовали ситуацию. Так, в одиночестве, без сна, я сидел и чувствовал, что в обоих случаях — напишу я или нет — я одинаково могу поскользнуться Речь, так или иначе, идет о предательстве.
Или я предам людей, или же — самого себя, свои интересы, карьеру. В моих рассуждениях был только один пункт, не вызывавший ни малейших сомнений. Если очурских мужиков я жалел, то мест-. Мужики — извечные жертвы властей; им можно многое в связи с этим простить Но зачем, ради чего прощать представителя власти, секретаря партийной организации?! Его участие в спекуляциях — это ведь не борьба за жизнь, а просто грязная жажда наживы. Причем здесь он спекулирует вдвойне, ибо пользуется партийными привилегиями и обманывает свою партию.
Вот о нем бы я написал охотно! Но тут опять свои сложности. Стоит мне только затронуть имя этого подонка, и сразу же потянется ниточка ко всем остальным Машинально я глянул на часы; время уже далеко перешло за полночь. Стояла глухая поздняя предутренняя пора. Ноги затекли, занемели от неудобной позы, и я поднялся, разминаясь.
И подошел к окну. За ним, в пепельном лунном дыму, лежал Енисей — одна из величайших азиатских рек. Отсюда, с обрыва, хорошо было видно белесое его, ледяное плато. Он широко лежал, Енисей; здесь, в среднем течении, ширина его была около километра. И вглядываясь в светлую мглу за окошком, я внезапно подумал о том, что мы оба с этой рекою — бродяги. И наши судьбы схожи. Мы начинали бурно, извилисто, суетясь и куда-то спеша, а теперь уже прошли часть пути и обрели размах и некоторое спокойствие.
Перевалили рубеж Хотя мне было тогда всего лишь двадцать восемь лет, вроде бы совсем немного, чувствовал я себя старше, гораздо старше. Я всегда жил как бы с двойной нагрузкой Жил за двоих! И если это учесть, то возраст у меня получался солидный. Такой, при котором уже нельзя, непозволительно было суетиться и путаться.
Так, незаметно, начали рождаться стихи. Но зато в первом же моем письме в редакцию будет послано новое стихотворение. Кто-то легонько тронул меня за плечо, и я обернулся стремительно. И увидел Алексея. Как он появился здесь? И зачем? Его шагов я не расслышал, не ощутил — значит, он специально подкрадывался сзади Я не любил, когда кто-то дышит за моей спиной, возникает исподтишка. Не спится? И осекся, с перехваченным дыханием. И некоторое время стоял так — весь напрягшийся, со взмокшими висками, с застывшим, недвижимым лицом.
Он стоял вплотную ко мне. Но глаза его бегали, ускользали, и я все никак не мог заглянуть в их глубину. Они смотрели мимо меня, в окно.
Они же там! Ты тоже, наверное, заметил. Будто не понимаешь. Он подался к окошку — вытянул шею. И еще Это они! Ходят возле дома. Все ходят и ходят. Кажную ночь! Что это еще за чертовщина! Ничего я не слышу. Да и нет там никого На Енисей. Гляжу вот, думаю. Он погрозил мне пальцем. И тут, наконец, наши взгляды встретились, пересеклись. Зрачки его были расширены, непомерно велики. И они дышали, подрагивали Впервые в жизни я видел, как дрожат глаза.
В них не отражалось ни единой живой мысли — только страх! Один только темный, слепой страх. И, положив на плечо ему руку, я тогда сказал, как можно проще и ласковей:. Я не хитрю. Иди к себе — ляг, усни А если я что-нибудь замечу, я тебя сразу же предупрежу. Ну, тогда ладно. Алексей ушел, а я вскоре разделся и потушил свет. И в этот самый момент из-за двери из другой половины избы — донесся тихий, прерывистый, скрежещущий звук.
И понял вдруг, догадался: с таким вот скользким скрежетом точится на оселке сталь ножа. На следующее утро состоялось мое вступление в должность директора. Я обошел все помещения клуба — двухэтажного, барачного типа здания — и принял от Петра под расписку казенное имущество Процесс этот не затянулся надолго, имущества было немного. Среди клубного инвентаря оказался, между прочим, старенький газик, стоявший во дворе, в дощатой пристроечке. Осмотрев его, я спросил:. По штату положены только трое: директор, худрук и уборщица.
Времени все не было Но, черт возьми, как же быть без шофера? Теперь ты мой начальник, прикажешь — повезу. Он весело говорил со мной, беззаботно, и это меня порадовало. Признаться, я ожидал иной реакции. Мне казалось, что он воспримет свое понижение с обидой и, не дай Бог, еще станет моим врагом. Но нет, все обошлось. Происшедшая с ним перемена его как бы даже устраивала, удовлетворяла!
Да он мне погодя так и заявил:. Теперь я вольная птица! Мое дело — музыка, самодеятельность, работа с молодежью. А где она, молодежь? Ей не до песен, она луком занята Ну, и я могу заняться, чем хочу. А на директорском посту все время суета, хлопоты. То одно требуется, то другое.
Вот завтра, к примеру, привозят новый фильм, надо подготовить зрительный зал. Так вот, они еще не крашены. Их нужно сегодня же успеть покрасить, и главное, пронумеровать. Учти: на носу праздник — Новый год! Затем он заторопился, стал прощаться.
И, пожимая мягкую, влажную его ладонь, я спросил растерянно:. Итак, я начал действовать. Порывшись в клубной кладовке, я разыскал зеленую краску для скамеек и светлый сурик — для цифр. Подумал: может быть, заготовить для цифр трафареты? Ведь я же художник! И, расставив рядами тяжелые длинные скамейки, я неспешно принялся малевать.
Я малевал и посвистывал, и одновременно размышлял о ночном происшествии — о больном Алексее. Странная все-таки у него болезнь Ведь он болен страхом — это похоже на манию преследования. Но как же она возникла, эта мания — по какой причине? У городских жителей, у интеллигенции, защита эта ослаблена, и потому так много там всяческих психозов и комплексов. Город порождает или анархическую личность, пафос которой — разрушение, или же личность больную, безвольную, ослабленную страстями и страхами Но деревенская среда иная!
Люди здесь, может быть, ненамного лучше городских, но все же проще, целостнее, ближе к земле. И жизнь их менее суетна. И если у такого молодого, крепкого деревенского парня, как Алексей, появляется мания преследования, то для этого должны быть веские основания. Причины болезни надо искать здесь, во внешних обстоятельствах, в недавних деталях его биографии.
Что я, собственно, знаю об Алексее? Немного, очень немного Знаю, что он коренной житель села. В Очурах родился, рос и учился.
Потом работал шофером на кирпичном заводе, расположенном неподалеку. Все шло нормально, но вдруг весной года что-то случилось с парнем. Он перестал ходить на работу, стал бояться темноты, начал страдать бессонницей И когда мать отвела Алексея к врачу, тот сразу же признал его больным. А затем на медицинской комиссии Алексею дали временную инвалидность. Так что же все-таки случилось? Что могло столь сильно напугать его, ошеломить, подвести к черте безумия?
Тут была какая-то тайна Тайна, которую следовало раскрыть, разгадать! Погруженный в раздумья, я трудился весь день, дотемна. И покончив с покраской скамеек, долго еще возился в клубе — наводил там порядок, подновлял старые, выцветшие плакаты и лозунги. И стены здания преображались под моими рукми, обретали праздничную пестроту Уснул я под утро. И, засыпая, вздохнул утомленно и пробормотал, обращаясь непонятно к кому:. Настоящий мастер! Вы надолго запомните имя Михаила Демина.
Я ужинал, сидя в закусочной. Время было — восьмой час. До начала первого сеанса оставалось минут двадцать, и я, закончив все дела, отдыхал, благодушествовал, неторопливо потягивая пивко. Дверь закусочной распахнулась с грохотом. И на пороге возник человек в заснеженной волчьей дохе, в шапке, сдвинутой на бок.
С минуту он постоял, озирая зал. Затем крикнул зычно:. Пробегающая мимо официантка указала на меня. И он пошагал вперевалочку и, подойдя ко мне, грузно оперся ладонями о столик. Значит, вот так ты и директорствуешь? Лицо у него было злое, темное, на щеке подрагивал желвачок. И я спросил, настораживаясь:.
Натворил делов, а потом целочку строишь, а? Ты мне всю работу сорвал, вот и весь вопрос! Мне надо выручку собрать. А как я соберу ее сейчас, после твоих фокусов? Я еще не понял в чем дело, но тоже уже начал сердиться.
Перекрасил старый сарай. И вот благодарность! Но тут же у меня мелькнула мысль: может, вся суть именно в краске? Она, очевидно, не высохла, и сидения пачкаются Но он перебил меня яростно:. Чья же еще? Ты как их пронумеровал? У меня билеты стандартные. На каждом — обозначен определенный ряд и место. А ты пустил номера вкруговую! И сейчас там, в зале, паника, драки, скандал Пока мы толковали с ним, в чайную набилось много народа. Люди обступили нас плотной стеной. И какая-то девушка, протягивая мне билет, вскрикнула плачущим голосом:.
Вот смотрите! Здесь написано: шестой ряд, восьмое место. А в клубе, в этом ряду, номера идут от семьдесят шестого до девяностого. Куда ж садиться? Это какое-то хулиганство! Трехзначная цифра! И там уже кто-то устроился, а я его согнать не могу. Билеты-то ни к черту не годятся. Я сидел подавленный и словно бы закаменевший. Люди шумели вокруг меня, а я помалкивал. Да и что я, собственно, мог им сказать?
Что я человек рассеянный? Что я думал во время работы о другом?.. Да, конечно, так все и было. Но вряд ли бы эти оправдания приняла разгневанная толпа. В захолустном таежном селе кино всегда — праздник.
Сюда его привозят раз в неделю, а порою еще реже. Его ждут с нетерпением! И вот сейчас этот праздник, да еще под самый Новый год, сорвал, испортил я — пришлый, никому не ведомый человек. А ведь вы и сами, верно, знаете, как относятся в деревнях к чужакам И покрутил у виска толстым мохнатым пальцем. Откуда ты только взялся такой?! И опять невольно припомнился мне давний, детский случай, когда я упал, поскользнувшись Я находился сейчас в таком же состоянии.
И не знал, как подняться. Но внезапно появился мой помощник, баянист. И выручил меня! Выручил, надо сказать, просто, легко, с ловкостью прямо-таки гениальной.
Протиснувшись меж людьми, он ухватил механика за рукав и зачастил, задышал ему в ухо:. Пойми, это все по пьянке вышло! Мы вчерась отмечали его приезд, ну и ошиблись малость. Напились, конечно, до безобразия Так что тут общая наша вина. И улыбнулся: — Надрались, значит, сукины дети? С кем такое не случалось? И он обвел взглядом толпу, как Христос, когда тот спрашивал: кто первым кинет в Магдалину камень?..
Нет, камень никто в меня не кинул. Наоборот, в притихшей толпе расцвели улыбки, посыпались шуточки. Лица людей мгновенно подобрели. В России пьяных понимают, жалеют. К ним спокон веку относятся сочувственно. И вот именно эти слова повторил киномеханик. И потом, поворачиваясь к народу, добавил:. Идите, братцы, садитесь — кто куда сможет. Проведем этот вечер, как в Европе! Там у них сроду места не нумеруются.
У них все от быстроты зависит. Кто первым успеет, тот и пан! Так закончился мой очурский дебют. И все-таки мечты мои исполнились. Исполнились, правда, в одном: с этих пор здесь, действительно, имя Михаила Демина запомнили крепко, надолго.
А в доме у меня все шло по-прежнему. Странности продолжались. Алексей точил по ночам ножи, и я, засыпая, частенько слышал скрежет стали, скользящей по оселку. И наконец я решил поговорить с ним откровенно, по душам. Мне не надо напрягать память, чтобы подробно, во всех деталях, восстановить события тех дней.
Ведь это был, по существу, мой самый первый шаг на поприще частного детектива! Но, пожалуй, правильнее было бы сказать — ночей. Когда я думаю об Очурах, то село это все время предстает мне в каком-то странном, ночном освещении И когда мы разговорились с Алексеем, опять была ночь. За окном клубилась черная, непроницаемая, густая, как деготь, тьма.
Мы с ним не спали, вместе пили чай. И я сказал Алексею:. Ты же так окончательно чокнешься. Все время ждешь чего-то, чего-то боишься и молчишь Не молчи! Расскажи мне все, и сразу тебе станет легче. И поверь, я тебя не выдам, не подведу; может, даже помогу кое в чем.
Он быстро исподлобья глянул на меня. И спрятал глаза. И какое-то время сидел так, насупившись, собрав морщины на лбу и у рта.
И завозился, прикуривая, нервно ломая спички. Но —расскажу! Речь его была сбивчива, путана, неровна. Но я слушал внимательно. И вот что выяснилось в результате. Прошлой весною, в середине апреля, он ехал на машине — на трехтонном заводском грузовике — по таежной дороге. Был вечер, заря горела, и по сторонам, обволакивая стволы, уже текла, густея, синяя сумеречность.
И вот из этой полутьмы выступили вдруг черные людские фигуры. Алексея мгновенно охватил панический страх. Он давно уже знал о том, что в окрестной тайге бродит банда ночных налетчиков.
С заходом солнца наступает ее час И теперь Алексей решил, что встретился именно с нею. Появившиеся из чащи люди сгрудились у дороги. Один из них выбежал навстречу машине и что-то крикнул. И встал, раскинув руки крестом. Он явно хотел остановить Алексея, задержать во что бы то ни стало.
Алексей так это и понял, но не затормозил, а наоборот — зажмурился и дал полный газ! Грузовик взвыл и рванулся и сшиб стоящего на пути человека. Вдогонку понеслись проклятия, вопли. Ударил выстрел. Кто-то погнался за машиной, но вскоре отстал В тот вечер Алексей долго — допоздна — кружил по дорогам; ему все мерещилась погоня. Наконец вернулся домой.
Но и здесь он тоже не обрел покоя. Они все равно до меня доберутся И так, постепенно, пришла к нему болезнь. Надо всегда быть готовыми! Они придут ночью, будут думать, я сплю И ножичек мой — как бритва — во-острый! Ты же ведь сам говоришь, зажмурился Я все равно знаю Он зябко поежился, как на морозе. И потом сказал:. Жуткий, какой-то мокрый хруст. Сутки спустя мы с Петром Азаровым отправились на нашем газике в городок Алтайск, в районный центр.
Мне надо было побывать там в отделе культуры, которому я как директор клуба был непосредственно подчинен, а также заглянуть в редакцию местной многотиражки. Я писал стихи и корреспонденции не только для своей областной газеты, но и для этой тоже. И была у меня помимо этих задач еще одна — особая. Я решил зайти в районное отделение милиции и побеседовать там с кем-нибудь об обстоятельствах, связанных с Алексеем.
Именно об обстоятельствах! Лично о нем я предпочитал пока не упоминать; меня сейчас интересовало другое: произошло ли в тайге происшествие, подобное тому, о котором он мне рассказал?
Было ли это в действительности? Если да, милиция должна была бы знать Ведь случилось это не в глубинах тайги, не в дальних ее чащобах, а поблизости — в людных, густонаселенных местах! И вот когда я разыскал алтайскую милицию, оказалось, что войти туда — дело для меня нелегкое Я словно бы наткнулся здесь на невидимый барьер. Барьером этим была моя память, мой старый инстинкт — память лагерника и инстинкт бродяги. Всю свою прошлую жизнь — всю молодость — я провел в конфликте с властями.
Я привык смотреть на милицию с позиции преследуемого и относиться к ней как к врагу. Это чувство враждебной отчужденности укоренилось во мне прочно, вошло в мою кровь и плоть. И вдруг теперь я являюсь туда совершенно свободно, на равных. Прихожу за советом Ну что ж. Если уж переходить, так сразу, не колеблясь". И, растоптав в снегу недокуренную папиросу, я толкнул тяжелую, обитую войлоком дверь. Начальник оперативного отдела старший лейтенант милиции Анатолий Хижняк был человеком немолодым и, видимо, сильно усталым.
Плохо выбритое, костлявое лицо его испещряли морщины, голос звучал тускло, хриповато. Порывшись в бумагах, он сказал:. Хижняк поскреб щетину на подбородке. И поднял ко мне покрасневшие, воспаленные глаза. Но преступление уже раскрыто, убийца задержан. Скоро будет суд Вот так. А в Очурах, в общем, пока тихо. Можете так и написать! Войдя к нему, я сразу же представился журналистом, предъявил удостоверение внештатного корреспондента, и он теперь думал, будто я собираю материал для своей газеты.
Ушла после столкновения с нашей оперативной группой. Он промолчал. И вдруг, прищурившись, спросил меня:. Это кто же, а? Уж не Алешка ли Болотов? Я даже покачнулся от удивления; вот этого, признаться, я никак не ожидал!
Неужели он знает Алексея и все, что связано с ним? Такая уж моя обязанность. Но должен вам сразу сказать: то, что Алексей утверждает, — бред, пустяки. Мне это, наоборот, показалось весьма серьезным. Или же, что еще более вероятно, простой симулянт, притворщик.
Выдумал историю с бандой и кантуется те перь Легкую жизнь себе сыскал Но к нам приходила Макаровна, ею мать; она все рассказала Как он ехал по тайге, как увидел бандитов. Они хотели его задержать, но он якобы испугался и уехал И теперь он, видите ли, не спит, психует, боится преследования В общем, чепуха какая-то.
Я тут же подумал: ага! Об убийстве Алексей не сказал своей матери ни слова. Скрыл от нее эту деталь. Хотя понятно Значит, он и вправду задавил кого-то! Иначе, если бы он фантазировал, бредил, зачем бы ему было скрывать?
Зазвонил телефон. Хижняк снял трубку, вслушался. И сразу же нахмурился, помрачнел. Затем он вновь обратился ко мне. Но говорил он теперь быстро, заметно нервничая, искоса поглядывая на часы. Трое суток они там торчали — охраняли дом, проверяли обстановку Ну и, конечно, все оказалось блефом!
И хватит об этом. И он поднялся, складывая бумаги и давая мне тем самым понять, что аудиенция кончена. Выйдя из милиции, я пошагал к районной чайной, где меня по уговору должен был ждать баянист. Он уже был там. И успел распорядиться насчет закуски и графинчика в сибирских чайных подают, в основном, не чай, а водку.
И сидел, развалясь на стуле, о чем-то толкуя с неизвестным мне высоким худым парнем. Внешность у парня была запоминающаяся. В густой его черной шевелюре белела узкая, словно нарисованная, седая прядка. А рот был набит металлическими зубами. Увидев меня, Петр привстал, махнул призывно рукою. Парень же мгновенно исчез.
И он внимательно глянул на меня. Потом я грелся водочкой и размышлял. Несмотря на всю убедительность доводов, приведенных инспектором, я был преисполнен сомнений. Интуиция подсказывала мне, что дело Алексея Болотова гораздо серьезнее и сложнее, чем это кажется на первый взгляд.
Я по-прежнему ощущал, улавливал терпкий запашок неразгаданной тайны. Хижняк считает Алексея симулянтом, думал я, считает, что он просто ищет легкую жизнь. Но ведь есть же врачи, давшие парню инвалидность!
Надобно с ними потолковать. Да и вообще, не такая уж легкая, если приглядеться, жизнь у Алексея. И, обращаясь к баянисту, спросил:. Или клиника? Вот на ней Сейчас я уйду по делам, а ты жди Встретимся через час-полтора. На этом же самом месте! Лечащего врача Алексея я разыскал без хлопот.
Редакционное удостоверение помогало мне всюду — открывало любые двери! И вот какой состоялся у нас разговор:. А точнее — двадцать седьмого апреля тысяча девятьсот пятьдесят четвертого года. И по ее словам, заболел он еще раньше.
Он действительно болен? Болезнь в начальной стадии. Со временем она может пройти. Но может и укорениться, остаться, и тогда в его психике произойдут уже необратимые изменения Трудно что-либо утверждать заранее! К сожалению, эта область шизофрении еще мало изучена, хотя и является самой распространенной.
Существуют хоть какие-нибудь лекраства? И немало. И я прописал ему кое-что. Но, на мой взгляд, самое существенное тут — не лекарства, а обстановка, условия, среда Вот то-то. Больничная среда зачастую оказывает обратное, пагубное воздействие. Сняв очки, врач подышал на них, протер полой халата и потом, рассеянно вертя их в пальцах:. Не о ней надо сейчас думать Вы говорите, что знаете его хорошо? Он все время один. Страдает бессонницей, живет во власти страхов.
Очень скверно! Одному нельзя. Надо, чтоб были вокруг люди, друзья Ведь у него же есть друзья. Я знаю! Так они, во всяком случае, назвались! И эти люди, вот как вы сейчас, интересовались состоянием Алексея, его болезнью. Но разве это можно? А в деревне тайн нет. Ни от кого. И коли так, то я предпочитаю, чтобы люди знали точно: как действительно можно помочь заболевшему Тем более, если речь идет о его близких друзьях!
Нет, я не ошибся. Дело Алексея действительно оказалось серьезным. На Кирпичном заводе я это выяснил сразу же судьбой Алексея никто не интересовался и к врачу не ходил; там получили заключение медкомиссии и успокоились. И эта деталь говорила о многом. За Алексеем следили — его проверяли Кому и зачем нужна была эта проверка, я не знал.
Но чувствовал: надо спешить. И прежде всего следовало разобраться в обстоятельствах, связанных с таежным происшествием. Происшествие это являлось как бы отправной, исходной точкой. И все было бы просто и легко, если бы убитый нашелся. Но в том-то и дело, что труп обнаружен не был и не попал ни в один милицейский протокол. Его никто не видел! А раз так, то и вообще неизвестно, был ли он на самом-то деле?
Конечно же в тайге спрятать труп нетрудно. Можно его, например, зарыть Но зачем бы стали тайно зарывать его лесные эти люди, даже если они действительно были бандитами? И в данном случае им нечего было бы скрывать Наоборот, его постарались бы похоронить легально, по всем правилам. Я растерялся, запутался, почувствовал себя, как собака, сбившаяся со следа. Сбившаяся, но все же еще не утратившая нюх.
И упорно кружащаяся, вьющаяся в кольце начатого поиска И вдруг меня осенило. Идиот, я все время думаю об убийстве, ищу труп! Но почему именно труп? С какой стати? Ведь Алексей тогда зажмурился и сразу же скрылся, и, стало быть, он не знает подробностей А что если сшибленный им человек остался жив? И, раненный, попал в больницу?
Потому-то его и нет в протоколах. Такой вариант вполне реален. И вот это-то и надобно теперь разузнать. Так начались мои хождения по окрестным больницам.
В Алтайске я не разузнал ничего, но это меня не обескуражило. Район сам по себе огромный, и в нем в разных концах имелось, как я выяснил, четыре крупных больницы. И потребовалось время — прошла зима, — пока я побывал во всех Слава Богу, в моем распоряжении была машина! И вот в последней по счету, расположенной на границе с соседним районом, я вроде бы напал на след В регистрационном журнале отдаленной этой больницы мне попалась любопытная запись:.
Документов при нем не было. Но он сам, придя в сознание, сообщил, что имя его Грачев Василий Сергеевич".
